— Я его тут не вижу, чтобы доверять!

— А ты разгляди свет во тьме, — прошептала Грейс, наконец разлепившая склеившиеся от текших слез, губы.

Ее голос прозвучал очень тихо. На языке соленый привкус. Голова кружилась. Что-то менялось. Земля, казалось, дрожала.

— Я люблю Джексона! — прокричал Джим. — Что же вы, идиоты, не видите?! Я всю жизнь отдал ему! Я всего себя подарил! А вы меня упрекаете!

— Ты в праве сомневаться. Такова человеческая природа, — сказал Луис.

— Тогда объясни мне, умник, почему вы молчите! Вы что, уже знаете все? Он вам сказал?

— Он не говорил…

— Почему я только мучился?! Почему я продолжаю мучиться? Я один сейчас страдаю! Я один боюсь! Я один сомневаюсь!

— Тебе не нужно бояться. В этом нет смысла, — вставила Сабрина шепотом.

— Я живой, Сабрина! Живые еще умеют бояться.

— Сабрина права, Джим. Нет смысла бояться, — сказал Луис. — Отпусти страх. Отпусти человека в себе.

— Объясните мне, прошу…

— Мы не знаем, что случится, Джим. Никто не знает, — прошептала Грейс и сглотнула слезы.

Боль Джима откликалась в ее сердце. Боль жгучая, колющаяся. Грейс хотела обнять его, как мать обнимает буйного сына, но не могла. Даже пошевелиться было сложно. Страх, вдруг поглотивший ее всю, запретил двигаться. Она отгоняла слова Джима, пыталась не вслушиваться. Боялась, что неосторожное обдуманное слово пошатнет ее устоявшиеся убеждения, и Грейс снова, как когда-то давно, будет сомневаться в правильности жизни. Нужно всего лишь уверить себя, что все делаешь правильно. Грейс помнила об этом.

Может, если бы Джим еще властвовал над телом, смог бы вцепить в плечи Шелдона и заставить его остановиться. Может, смог бы перевеситься через полосу сидений и ухватиться за руль, вывернуть его и изменить маршрут. Но Джим онемел. Тело больше не слушалось, и только разум еще был жив.

Грейс боялась так же, как и Джим. Каждый боялся.

— Тогда давайте вернемся назад! Может, Джексон потерял нас!

— Он не мог потерять, — сказал Луис.

— Но он должен был вернуться! Он обещал!

— Значит придет.