– Чтобы понять, созрел ли цветок.

– Созрел?

– Да.

– И как вы это поняли?

– Он легко поддается.

– Что вы сделаете потом, когда уберете все листья?

– Пригну к земле и укрою.

Грейс задумалась, прищурилась.

– И в оранжерее?

– Нет. Там тепло.

– Почему вы стали садовником?

Ее ничуть не смутило его нежелание разговаривать. Джордже выпрямился и серьезно взглянул на нее.

– Потому что у меня хорошо получается.

– Вы научите меня?

– Зачем вам это?

– Я тоже хочу, чтобы у меня хорошо получалось. Мне нравятся растения и цветы. Хочу уметь заботиться о них и выращивать новые.

Грейс всегда тянулась к природе, особенно к тому, что шуршало и цвело. Внимательно слушала, когда отец рассказывал о ядовитых растениях в чаще. Но она хотела узнать не только о том, что несло смерть, но и о том, что дарило жизнь, – о розах, которые она любила созерцательной, почти окрыляющей любовью. Она читала о них в книгах, рисовала их, но стремилась и к более внушительным действиям: касаться, ухаживать, спасать от морозов и жары – любоваться их красотой. И в глубине души – иметь власть хоть над чем-то в жизни, над более слабым, тем, кто не даст отпор, как она не могла дать его отцу.

– Этому не учатся. Это врожденный талант.

– У меня он есть.

Подобно Мэри Шелли, Грейс верила, что даже человек средних способностей, упорно занимаясь одним предметом, непременно достигнет в нем глубоких познаний. Она находила этому доказательства каждый день вот уже двенадцать лет. У нее не было таланта ни к языкам, ни к игре на музыкальных инструментах, однако отец вымуштровал, выдрессировал ее. С растениями тоже получится, если она этого захочет, тяга к ним трепетала в груди вторым сердцем.