– Нет, я… – она невольно усмехнулась, – я так давно не задавала себе этого вопроса.

Она поставила руку на подлокотник, обхватила острый подбородок и надолго задумалась, словно глядела в будущее – во все его варианты, но не находила ни одного светлого, – после, качнув головой, отогнала тревожные мысли.

– Я не хочу, чтобы Грейс причинили боль. Я люблю ее, и я любила Филиппа. Он так чтил это место. Оно было для него всем, и то же самое он привил Грейс. Она обожает Лидс-холл, она всегда хотела вернуться, и я не могу и не должна оставлять пепелище от всего, чем она владеет.

– Она унаследует все?

– Уже унаследовала и вступит в полные права в двадцать один год.

– А как же ты?

– Я?

– Не обидно?

Она взглянула на него так, будто он сказал, что видел вампира или сам был вампиром, и улыбнулась так, что в этой улыбке было все: и материнская доброта, и милостивое снисхождение, и отчетливое понимание.

– Я не умею управлять и распоряжаться большими деньгами. Мой отец и брат знали об этом. Моя мать умерла, не дожив до моего совершеннолетия, и это было огромным ударом, но все же мне повезло узнать ее. В отличие от меня, у Филиппа не было такой возможности, он совсем мальчишкой потерял мать. Порой люди говорили, что он возненавидит меня, как ненавидел отца за то, что тот женился на другой женщине, но нет. Я никогда не делала того, чего мне не хотелось. В этом отношении я счастливый человек. У меня был старший брат, и на него возложили все – совершенно все. Его победил лишь рак.

Ее лицо потемнело, и Генри не решился копать дальше.

– У Грейс нет тех возможностей, какие давали мне, – продолжила Агнес, встрепенувшись. Все же сила в ней была, может быть, не такая, как у остальных, но она теплилась в ней трепетным огоньком. – Для поддержания жизни Лидс-хаусу нужен хозяин – бьющееся сердце, жертва, возложенная на алтарь, что навечно останется в этих стенах. И Филипп выбрал Грейс.

– Почему не Фреда?

– Полагаю, увидел в ней что-то особенное, что-то, чего не было во Фредерике. – Ее голос дрогнул на его имени.

– Каким он был?

– Фред… – Уголки ее рта поднялись, и лицо озарила материнская нежность, какой никогда не появлялось на ее лице, пока она говорила о Грейс. – Умным, начитанным, обаятельным, но властным, как и мой брат. Даже когда ему было двенадцать, он входил в комнату, и в ней тут же становилось тесно.

– Ты любила его?

– Очень.

– Сильнее, чем Грейс?

На миг ее брови сошлись к переносице в притворном оскорблении, но лицо тут же разгладилось.