– Родители негодуют – Хэмпстед выбирает лишь девочек.

– Только мальчиков тут не хватало.

– Ну знаешь ли…

Последняя реплика сопровождалась взрывом глупого хихиканья. С мальчиками или без это все равно осталось бы таким же безынтересным досугом, как перебирание крупы или счет падающих песчинок – Грейс должна была закончить отсчет минуты, пяти, пятнадцати с точностью часов, – чем отец не раз заставлял ее заниматься для воспитания хладнокровия. Держать спину и голову при этом нужно ровно, Грейс невольно выпрямилась.

Девочки, особенно те, что постарше, часто болтали о мальчиках: их оценках, умении играть на музыкальных инструментах, спортивных достижениях, доходе родителей и, самое главное, – внешности. Сэди Уинстерс все уши прожужжала о рыжем мальчишке с, как она говорила, глазами цвета весенней травы. Кажется, его звали Тим или Том. Ее подруга, Амелия Карсон, сохла по Фреду и при любой удобной возможности рассказывала о том, как случайно пересекалась с ним в столовой или в коридоре, а на самом деле – сидела в засаде.

– Ему двенадцать, – сказала Сэди.

– И что? – дернула плечиком Амелия, ей тоже было двенадцать, но обычно девочки влюблялись в мальчиков постарше. – Но он такой… – она прикусила губу, мечтательно закатила глаза в попытке подобрать слово, – загадочный. К тому же выглядит почти как выпускник.

– Еще скажи, что он как ожившая скульптура Микеланджело… – поддразнила ее Сэди.

– Вот и скажу.

Сэди пнула Амелию под ребра, кивая на позади стоящую Грейс. Амелия обернулась. Несмотря на замкнутость и необщительность Грейс, Амелия чувствовала в ней неумолимую, мрачную силу и осознавала ее власть над братом, поэтому, даже будучи негласным лидером в компании сверстниц, побаивалась ее.

– Прости, – порозовев, пролепетала Амелия.

Потаенный смысл их бесед безвозвратно отскакивал от незнающих ушей Грейс, прятался, рвался подобно тонкой нити и рассыпался в руках. Мальчики: их большие глаза, длинные ресницы, медовые волосы… Чушь какая-то! Но в глубине души она мечтала понять, выбраться из тесной клетки, в которую ее заперла надобность поддерживать доброе имя и семейную честь, поэтому Грейс нередко подслушивала девчачьи разговоры в попытке докопаться до сути. Главная мысль от нее не ускользнула: Фредерик будоражит, она – нет.

– А ты не знаешь, – продолжила Амелия в притворном смущении, – Фред с кем-нибудь встречается?

– Ему двенадцать.

– О чем я тебе говорила, – хмыкнула Сэди, задев ее острым локотком.

Пусть Фред и был не по годам умен, Грейс знала и другую его сторону: помнила, как он лазил по деревьям и разгонял бобров, кидая в них камни. Впрочем, это было очень-очень давно. С тех пор ее брат стал велик и недосягаем, соответствуя статусу предка, в честь которого назвали корпус искусств – зал Фредерика, но все так же принадлежал ей, и это приводило ее в немое злорадное торжество. Все эти девчонки, знающие намного больше о жизни вне старых стен, не имели над ним и капли той власти, что имела она, ведь с наступлением темноты он забирался в комнату к ней и, ложась в ее кровать, прижимал к груди. Она засыпала, слушая размеренное сердцебиение, ощущая его вечный сковывающий холод, а порой умышленно ждала, пока он уснет, чтобы полюбоваться им, таким мирным, таким неопасным; во сне он точно обращался в ангела – в такие моменты она испытывала к нему особую нежность. Однако со временем гордыня и чувство превосходства обернулись в стыд, невыразимый и жгучий. Она любила то, что у них было, но нестерпимо боялась этого, хотя сама до конца не понимала чего. Засыпать в кровати с Фредом было так естественно, так приятно. Будучи ребенком, она не думала, что в этом есть что-то порочное и неправильное, но ее все чаще одолевали сомнения, они пробивались в ее сознание, словно солнечные лучи через штормовые облака. Но ведь Фред всегда был ее частью. Глупо скрывать от самого себя свою ногу или руку. Свое сердце. Но почему же ее сердце пропускало удар каждый раз, когда она представляла, как Эллен или, того хуже, отец находит их в одной постели?