Миссис Хэмпстед вернулась в зал, и репетиция продолжилась, но Грейс все думала о Фреде. Они провели девять месяцев в одной утробе, родились в один день – в первые годы жизни их едва различали, но теперь Грейс вяла и тускнела. Ей предписывалось носить только скромные – без намека на украшательства – платья, застегнутые на все пуговицы, тогда как Фред надевал все, что ему хочется, и расстегивал пуговицы так, как желал. Держать спину прямо, подбородок – высоко, не понижать голос до невнятного лепета, но если у Фреда это получалось само собой, то Грейс приходилось применять нечеловеческие усилия, чтобы вылезать из раковины во внешний мир. Отец воспитывал их в ценностях, что привила ему военная служба: чистота, строгость, суровость, непоколебимое спокойствие, но с возрастом цепь, что и без того оттягивала шею, становилась все короче, и если Фреда все эти качества, восхваляемые обществом в мужчинах, делали более доблестным и интересным, то ее они превращали в некое существо, бесполое и серое. Никто не стремился поймать ее взгляд в столовой или будто бы случайно столкнуться в коридоре. Порой ей казалось, что ее не существовало, и только в объятиях брата она приобретала некую степень завершенности.

Когда репетиция закончилась, Грейс выпорхнула из зала быстрее остальных. Из соседней двери вылетел мальчишка, точно его кто-то выплюнул: весь раскрасневшийся, возбужденный, безумный взгляд, волосы торчат. В руках он держал укулеле, сжимая его до белизны костяшек.

– Мистер Парсонс, – прозвучал мужской голос из кабинета, – будьте добры вернуться и закончить занятие как полагается.

Девушки за спиной Грейс хихикнули. Мальчик окатил их молчаливой волной недовольства. Брови сошлись к переносице, он весь насупился, когда задержал взгляд на Грейс, отчего она выпрямилась и поджала губы. Резко поникнув, опав, смутившись, он скрылся за дверью.

– Укулеле – самый мужественный инструмент, от него так и веет тестостероном, – не без издевки произнесла одна из девушек.

– Брось, Элли, – небрежно отмахнулась вторая. – Он даже с укулеле симпатяшка.

Грейс провожала их взглядом: две прекрасные тени, таявшие в мареве коридора. Одеты так же, как и она, в форму Лидс-холла: отглаженные белые рубашки, серые юбки, темно-красные жилеты и пиджаки с эмблемой школы, однако они лучились чем-то таким, чего пока не было в Грейс. Они выглядели по-особенному, говорили по-особенному, и даже запах от них исходил особенный. Им не составляло никакого труда плавно двигаться, ласково улыбаться, элегантно садиться, а потом, с видом незнающей добродетели, игриво накручивать прядку волос на пальчик. Возможно, они родились такими или, что пугало Грейс сильнее, их такими воспитали, и ей никогда не стать такой же, не вернуть эти драгоценные месяцы и годы, поглощенные обязанностями, возложенными на нее отцом.