– С тобой? – переспросила она, когда к ней вернулась способность говорить.

– Конечно, со мной. Ты видишь здесь кого-то еще?

Пусть и такое долгожданное, приглашение повергло ее в ступор. Брент никогда не проявлял к ней интереса, они не переглядывались ни во время обеда, ни на уроках – едва знали о существовании друг друга. Неужели он в самом деле втайне мечтал о ней, тогда как она ничего не замечала? Может быть, причиной тому было полное безразличие к Бренту? Даже сейчас, когда он в упор смотрел на нее круглыми глазами, она желала, чтобы он как можно скорее отвернулся. Но ей очень хотелось пойти, уделать Амелию и других девчонок, доказать себе, что она хоть чего-то стоит. Про платье она и думать забыла, про Грейс тоже – хотя та даже не взглянула бы на такого, как Брент. Мэри поймала себя на мысли, что молчит уже добрую минуту. Ладони вспотели и липли к учебнику.

– Да, хорошо, – выдавила она, разжав хватку внутреннего голоса разума, снизив и без того невысокие требования к противоположному полу до уровня плинтуса.

– Согласна?

Она кивнула.

– Пойти со мной?

– Ты же сам сказал, тут больше никого нет.

Он долго смотрел на нее ничего не говорящим взглядом, а потом его тонкие губы растянулись в улыбке, и изо рта вырвался унизительный смешок. Через пару секунд он надрывался от смеха во весь голос, пищал, чуть ли не визжал подобно бешеной свинье, нелепо краснея. Сердце Мэри пропустило удар и камнем упало в желудок. Из-за угла вынырнул высокий Артур – его Мэри боялась сильнее остальных, пухлый Крепыш и бледный как бумага Альберт – шайка Брента. Они хохотали, придерживая животы, словно те грозили порваться от чуть более интенсивного смеха.

– Думаешь, я пошел бы с тобой на бал? – едва не задыхаясь, спросил Брент и, уже унявшись, добавил: – Открою тайну, Мэри Крэйн, никому не нравятся такие бледные поганки, как ты.

Мэри слышала его будто из-под воды, мир плыл и кружился. Лица мальчишек и коридор Лидс-холла слились в один темный бесконечный колодец, вниз по которому она летела. Слезы хлынули из глаз, внутри все так горело, так пекло, что казалось, ее разорвет на части. Как можно быть такой никудышной, сказала бы мать с колкой усмешкой отцу, да у нее просто талант – становиться жертвой никчемных мальчишек. Будь в ней хоть капля смелости, Мэри бы зарядила ему пощечину или пошла бы и наябедничала миссис Таррел, но та с присущей ей покровительственной благосклонностью к ученикам, что платят за обучение, попросила бы ее забыть об этом недоразумении, поэтому, в отсутствие других вариантов, Мэри выбрала побег и неслась по коридору, глубоко погруженная в собственное отчаяние. Мысли блуждали в лабиринте нестерпимой обиды, острой тревоги: она станет посмешищем, изгоем, как была в каждом обществе, где ее не мог защитить Адам.