Помимо Адама, Мэри не знала мужчин, которым могла бы довериться. Отец представлялся ей каким-то недочеловеком, инопланетянином, который дышит тем же воздухом, говорит на том же языке, но постичь его разум ей было не под силу, проживи она хоть сотню лет. Они никогда не говорили по душам. Вероятно, вообще никогда не говорили друг с другом дольше пяти минут. Дети, независимо от пола, – их мечты, страхи и заботы – отца не интересовали. Младшие братья еще не сформировались как личности и запомнились Мэри исключительно своенравными и эгоистичными существами, требующими рабского поклонения и пристального внимания. Все попытки Мэри познать негостеприимный мужской мир проваливались с треском. Адама она не воспринимала как мужчину – после смерти он и вовсе стал бестелесным, святым духом, который не отвечал на интересующие ее вопросы.
Работа над «Афинской школой» подошла к завершению, отчего сердце Мэри сжималось от необъяснимой печали, неизвестности перед будущим. Ей нравилось наблюдать за этой глубокой, редкой отрешенностью, с которой не работал никто, кроме Майкла Парсонса – погруженный в себя, он никогда не обращал на нее внимания, и это она тоже воспринимала как достоинство. Взгляды юношей. Такие опасные, такие зловещие…
– Знаешь, я… Странно это признавать, но я боюсь мужчин, – сказала Мэри во мраке коридора – только поздний вечер казался подходящим для подобных бесед, – и по ее телу пробежала крупная дрожь. Она как птичка, маленькая и беззащитная, бьется в запертой клетке. Тот, кто запер ее, был мужчиной.
Кто-то вроде Амелии высмеял бы ее за эти слова, но Грейс не смеялась, всегда зрила в корень, и поэтому Мэри, окруженная намного более опытными женщинами: мисс Лидс, миссис Таррел, мисс Клэри, – все равно выбирала Грейс.
Вместе они направились в библиотеку и, минув читальный зал, слабо освещенный жидким лунным светом, остановились у одного из шкафов. Грейс взяла большую книгу – руки напряглись от тяжести, – подошла к окну и положила ее на подоконник, в полосу серебристого света. «Изобразительное искусство XIX века»: на мелованных гладких страницах напечатаны картины, внизу – краткая история создания.
Грейс не листала книгу, сразу открыла нужную страницу, словно положила туда невидимую закладку.
– Знаешь, как называется эта?
– «Неравный брак», здесь написано, – указала Мэри на подпись.
– Картина русского художника Василия Пукирева. Знаешь ее историю? – Мэри покачала головой, и Грейс продолжила: – Есть несколько версий произошедшего, и все сходятся на том, что эту девушку выдали за мужчину, которого она не знала и не любила. Ее отец искал наивыгоднейшую партию из возможных. Значительное число браков в то время строилось на основе выгоды и материальной заинтересованности. Чаще всего, говоря о картине, упоминают престарелого жениха или молодого мужчину за спиной невесты, но не ее саму. Что мы знаем