– Твоя? Почему?

– Эти голоса или… что бы она ни слышала, говорят ей, что я – ее главный враг. – Он запустил руку в волосы и потянул. Это даже выглядело больно. – Очень трудно помочь человеку, когда он видит в тебе причину всех своих проблем. И в итоге я отступил.

– Но это ведь неправда.

– Притворяюсь, что отступил, но присматриваю за ней, чтобы она ничего не натворила с собой или другими. Ваша дружба хорошо на нее влияет. Ей давно нужен был друг, и, полагаю, ты можешь стать таковым. Именно поэтому я рассказываю тебе правду. Ты должна понимать, с чем имеешь дело.

Мэри и не думала отступать, но почему-то ее задумчивость Фред воспринял как сомнение.

– Прости. Я свалил на тебя слишком много.

– Нет, нет…

– Я тебя точно напугал. – Он горько улыбнулся, но улыбка, как и у сестры, не добиралась до глаз.

Вдруг остановившись, он взял ее за плечи и заглянул в лицо. Под его пальцами, даже сквозь слои одежды, кожа загорелась, кровь прилила к щекам, по спине проскользнула дрожь удовольствия.

– Я не прошу тебя быть ее другом, если ты понимаешь, что не сможешь. Но я благодарен за то, что ты уже сделала. В любом случае выбор за тобой.

Когда он отпустил ее, Мэри чуть не упала без опоры. Этот невинный, лишенный двусмысленности жест на несколько секунд совершенно выбил ее из колеи, пронесся покалыванием в плечах, локтях, кончиках пальцев.

– Ты идешь? – Фред обернулся и подал ей руку, чтобы помочь перебраться через венку ручейка.

Минуты и птичьи трели текли, увлекая их все дальше, в мир, не принадлежащий людям, который выплюнул их из мрака на востоке владения Лидсов, где их встретили простор и ширь бескрайнего фиолетового моря, поддетого ветром.

– В детстве я часто проводил тут время, – сказал Фред и устроился на земле, опираясь локтями на согнутые колени. Мэри присела рядом, накрыла коленки юбкой. Фред ослабил галстук, спустив узел на грудь, и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Его ключицы, бьющаяся жилка на бледной шее – впервые в жизни Мэри захотелось коснуться кого-то губами.

– Пойми, я не хочу Грейс дурного.

– Я никогда так не думала.

– Она так не считает. У нее есть право так думать – порой я бываю с ней строг, даже жесток, но лишь потому, что пытаюсь уберечь. Мне приходилось совершать то, чем я не горжусь. В год после смерти отца бывали дни, когда я запирал ее в комнате, насильно заставлял пить лекарства. Она думала, я пытался уберечь других от нее, но я пытался уберечь ее от всех.

– Ты до сих пор так делаешь?

– Нет. Как там говорится? Тюрьма не исправляет человека, а лишь учит его совершать новые преступления. Она научилась нарушать правила, а если не получалось, запиралась или сбегала. Наверное, я был неправ. Но отец погиб. Нам было всего пятнадцать. Агнес не знала, что делать, а я и подавно…