– Красота всегда дарит преимущества своему обладателю. И даже те, кто это отрицает, рано или поздно становятся ее заложниками.

Грейс внимательнее посмотрела на Мэри взглядом «ты в самом деле так считаешь?».

– Афродита преследовала тех, кто пренебрегал ее культом, – продолжила Грейс. – Жестоко наказала Атланту, которая хотела оставаться девственницей. Приказала разорвать лошадьми Главка, сына Сизифа, потому что тот не позволил им покрывать своих кобылиц. Непростительная, бессмысленная жестокость.

Мэри умолкла. Ранее она воспринимала эти истории как странные и порой страшные, но все же сказки, которые так или иначе повлияли на все книги, заполнившие шкафы огромного зала.

– Фред сравнивает нас с Артемидой и Аполлоном.

– Потому что они близнецы?

– В том числе. Но в большей степени потому, что знает, насколько красив.

– Ты любишь его, да? – с робкой надеждой спросила Мэри.

– Порой… порой это очень трудно…

– Понимаю. Я люблю своих сестер и братьев, но иногда они ведут себя как последние засранцы.

Уголки рта Грейс чуть поднялись, и ее призрачная радость, как в зеркале, отразилась на лице Мэри, а потом ее взгляд обратился за окно: небо потеряло краски, солнце скрылось без следа, отчего казалось, что чаща навеки утащила его в темную пасть.

– Мне от нее слегка не по себе, – призналась Мэри, и по спине пробежал холодок, когда она вспомнила свою первую вылазку в лес, когда представила себя, одинокую и покинутую, в сердце чащи.

– Отец приучал нас к чаще с самого детства, дрессировал в попытке встроить в нас невидимый компас, который всегда приводил бы домой. Мир – это зеркало, и он возвращает каждому его собственное изображение [76]. Чаща – тоже. Она никогда не нападет первой – все, что мы видим, лишь отражение нас самих, наших страхов и пороков. Если продолжать идти достаточно долго, то поймешь, что это одно из самых безопасных мест на земле.

– Говорят, мальчишки ходят туда на спор и каждый год обязательно кто-то теряется. Как ты ориентируешься?

– Все деревья разные – по ним можно идти, как по карте, – если знать, куда смотреть. Отец научил нас смотреть.

Мэри не ведала зависти, но в груди то и дело вспыхивало желание приобщиться, влиться, стать дочерью Лидса, чтобы тоже научиться у него чему-то – ее родители, не получившие должного образования и представления о том, как велик и разнообразен этот мир, едва высовывали носы из своего сонного существования. Она ненавидела их за это. И за смерть брата. В какой-то мере уход Адама облегчил ей жизнь – помог принять окончательное решение. Будь он жив, она не посмела бы покинуть дом и бросить его там в окружении никому не нужных детей и грязной посуды. Без него жизнь в родительском доме не имела смысла; порой казалось, что без него смысла нет вовсе.