Левая половина лица Грейс скрылась в тени, но правый уголок рта отчетливо дернулся.

– Нет, Мэри, – вкрадчиво возразила она, – я прихожу сюда, потому что мне нравишься ты.

Лицо Мэри вспыхнуло польщенным огнем, лишь немного отражая частицу того, которым загорелось сердце. Из всех девочек в школе Грейс, такая умная и мудрая, выбрала ее.

– И мне нравится Лидс-холл. Он – мой второй дом. Отец так любил его…

– Ты скучаешь по нему?

Что-то изменилось в глазах Грейс, треснуло в лице – совсем чуть-чуть, но Мэри уже приноровилась улавливать ее тусклые реакции.

– Зачем тебе мифы Древней Греции? – спросила она, кивнув подбородком на потертый томик в руках Мэри.

– Мистер Хатченс дает дополнительные баллы за сочинения. Он попросил меня написать о любимой книге.

– Ты любишь мифы?

– Не знаю, но они нравились моему брату. – Голос дрогнул.

Адам был равнодушен к Античности, но не Фредерик, проявлявший к ней тихий, но очень живой интерес, и, заметив это, Мэри вознамерилась открыть завесу тайны: что же такого он находил в этих покрытых пылью времени произведениях? Впрочем, ни Гомер, ни Софокл, ни Овидий не завладели ее сердцем так, как сестры Бронте и Джейн Остин.

– Слишком большая концентрация женской боли на небольшом количестве страниц. Женщины без реальной власти для перемен. Покорные, бесправные, безвольные женщины, подчинявшиеся мужчинам, которые того не заслуживали. За кого ни возьмись – Гера, Афина, Артемида, – все либо были изнасилованы, либо обрекли на страдание других женщин, которые, как им казалось, пытались занять их место.

– Горгона Медуза, – припомнила Мэри, – превращала людей в камень.

– А перед этим была взята силой, унижена и растоптана Посейдоном.

– Афродита. Из-за нее началась Троянская война.

– Война началась из-за пресловутого мифа о красоте.

– Мифа?

– О том, что для женщины она важнее всего на свете.

– А это не так?

– Не так.