– Я придумал этот уговор, и я его разрываю. Открывай.

– Но… но у меня ничего нет для тебя.

– Сегодня твой день рождения, Мэри. Открывай же!

Адам очаровательно улыбнулся, сжал ее плечи и тем самым окончательно обезоружил, разбив все робкие и слабые аргументы. Она открыла коробку трясущимися руками. Внутри на синем бархате лежал медальон, самый красивый медальон на свете – серебряный, с дивными узорами цветов на внешней стороне корпуса. Мэри боязливо погладила его поверхность подушечкой пальца, точно животное, маленькое и беззащитное.

– Где ты его взял?

– Купил.

Честность и совестливость Адама не позволили бы ему украсть даже снег с соседского двора.

– Как ты за него заплатил?

– Выполнял домашние задания за деньги.

– Как? Когда?

Адам работал, сколько Мэри себя помнила, то помощником в пекарне, то грузчиком в магазине, но и без того небольшие деньги, что он зарабатывал, подчистую забирала мать.

– Находил время.

– И как долго ты скрывал это от меня?

– С прошлой весны. Если быть точнее, с мая.

– Ты копил на это полгода?

Она смотрела на него во все глаза в приступе какого-то тупого, обезоруживающего потрясения.

– Это очень дорогая вещь…

– Спасибо будет достаточно.

Слова благодарности застряли в горле, и Мэри, не найдя никаких иных способов, уткнулась ему в грудь и заплакала: не тихо, не молчаливо, как обычно плачут напудренные дамы в романах, которые она так любила, а во всю силу, затрясшись всем телом, – эта емкость внутри нее уже очень давно переполнилась, и теперь не просто дала трещину, но разбилась вдребезги.

– Эй, ну ты чего, чудик? – Он положил руку ей на затылок и погладил с осторожностью хозяина, прощающегося с больным питомцем.