Стрелки часов медленно, но верно двигались по циферблату. Выдуманный мир нарушали звуки реального: скрип шкафов, голоса других учеников, шорох страниц, но до Майкла они не добирались. Он спрятал лицо в руках и провалился в бездну, неведомую никому, кроме него, пронзенный нестерпимой, жгучей болью, но Фред не подал ему руку помощи, наказывая всех тех, кто сдерживал его недостойные наклонности, в том числе Майкла, выпорхнувшего из собственного тела. С первобытной дикостью и животным голодом Фред пользовался беспомощностью друга, как маньяк – мертвым телом.

– Не делай этого. Прошу, не делай этого… – прошептал Майкл, и слеза, притаившаяся в уголке глаза, пересекла висок и спряталась в волосах, когда он запрокинул голову. Но Фред, уверенный в безнаказанности, продолжал то, ради чего пришел, зная, что Майкл, в страхе признать реальность происходящего, сохранит молчание, убедит себя, что ему показалось, привиделось, приснилось, что он теряет разум и связь с внешним миром. Ростки этих червоточин, что подтачивали его разум, были взращены Фредом и стали идеальным прикрытием его преступлений, и он день за днем, раз за разом питал и удобрял их, а после представал героем, способным спасти Майкла от него самого – от больного разума и извращенного сознания.

На занятиях мистера Хайда в тот день Майкл не появился.

Леталис

Леталис

Летние каникулы Майкл провел в реабилитационной клинике. Это было то странное время, когда Фредерик писал письма, но Майкл на них не отвечал: то ли они до него не доходили, то ли он умышленно его избегал.

Фред вышел из машины и оперся на дверцу красного ретро-«Кадиллака» с роскошными «плавниками», крыльями, воздухозаборниками, хромированными дисками и задними фарами, стилизованными под ракетные ускорители, – еще один способ впечатлить изголодавшегося по приключениям друга. Когда он увидел Майкла, его рот невольно растянулся в улыбке, но она, подобно неудачному гриму, сползла с лица. Тот светился и искрился, переполненный силой и жаждой жизни, как новогодняя елка, как гладь озера в яркий солнечный день. Вид посвежевшего друга заставил сердце Фреда с уязвленной гордостью пропустить удар – он-то надеялся, что вдали от него жизнь Майкла разобьется вдребезги, распадется, как карточный домик, который под силу собрать только ему, Фреду. Что Майкл будет молить и ползать в ногах, просить и унижаться, лишь бы он вернулся и подарил ему все то, что у них было, снова. Но нет. Волосы блестели на солнце, прядь упала на лоб, щеки залились румянцем. Никогда прежде Фред не видел его таким красивым и здоровым. Таким живым.