– Да у нее же наверняка с собой телефон.

– Нет. Я приказал его оставить, – отложив шутовство в дальний ящик – оно все равно не работало, – сказал он. – У меня есть план. Разумный. Как и все мои планы. Я не идиот, Парсонс.

– И согласно твоему гениальному плану ты хочешь, чтобы я… – Голос сорвался. – Чего ты хочешь?

– Ты мне дорог, Майкл. Ради тебя я пойду на все.

– И на насилие?

– И на него.

– Ведь ты его смакуешь, верно?

Фред промолчал.

– Ответь мне на вопрос. – Майкл надолго затих, собираясь с силами, чтобы его озвучить. – Ты когда-нибудь… ты делал со мной так же… пока я был… не в себе?

Фред все так же смотрел со всезнающим холодом, молчал, и это было самое красноречивое молчание, что он когда-либо хранил, – в чистом поле недосказанности и секретов взорвалась бомба и смела все на своем пути. Глаза Майкла повлажнели, его затрясло – он едва не рухнул, сбитый этим знанием, которое – оба понимали это – всегда таилось в нем в виде какой-то жуткой фантазии, призрачного сна, от которого он предпочитал защищаться под невидимым, но вполне осязаемым куполом, сплетенным из страха, слабости и самообмана. Фред попытался положить руку ему на плечо, но он не дался.

– И в тот день, в чаще? – Крылья носа раздувались, дрожали, словно он вот-вот разрыдается.

Тишина, повисшая над ними, была пронизана невыносимой горечью.

– Я думал, что спятил. Мой мозг пылал. Я тонул, и чем глубже погружался, тем больше принадлежал тебе – ты украл мою душу. И я больше не знаю, кто я такой, что я такое… Все эти годы мой внутренний голос звучал как твой. Но в клинике меня заставили вспомнить. Я понял все.

– Что же ты понял?

– Я доверял тебе, я… Ты был для меня всем. Моим богом. И, воспользовавшись этим, ты…

Голос Фреда опустился до полушепота, полного прежде неведомого ему чувства – надежды:

– Было хорошо?

Лицо Майкла разгладилось и заледенело от ужаса, его засыпало обломками наглой самоуверенной бессовестности.

– Нет. – Он отпрянул.

– Ты мог уйти в любую секунду, но не ушел…