– Это Игра. Снова твоя Игра. Ты лишь играешь, говоря, что любишь.

Фред задержал на нем немигающий тяжелый взгляд.

– Нет.

Он умолк, оставив острое «нет» висеть в воздухе, и на долю секунды уловил в Майкле сомнение, которое тот попытался прогнать, мотнув головой.

– Посмотри на себя. Стоишь здесь в дорогом тряпье. Весь такой важный и холодный, а я…

– Стоишь в том же, – шепнул Фред со злорадным блеском в глазах, в очередной раз поднимая его на свой привилегированный начищенный пьедестал, на котором тому больше не хотелось быть. – Хочешь вернуться?

– Нет.

– Когда ты вернешься…

– Я не вернусь!

– Ты приползешь. – Фред принялся медленно подступать. – Так было всегда, Майки. И так будет. Рано или поздно ты приползешь, как сейчас, и будешь молить принять тебя обратно, ползать в ногах, задыхаться и захлебываться слезами. Ты приползешь, потому что без меня ты не существуешь.

– Я пришел не ради себя. И умолять вернуться не стану.

– Разве? Что же ты сейчас, по-твоему, делаешь?

Они стояли друг к другу так близко, что еще шаг, и не осталось бы места даже для святого духа.

– Оставь ее.

– Попроси лучше.

– Фред, я прошу. Пожалуйста. Оставь ее. Оставь меня. Нас. Пожалуйста. Я хочу быть свободным. Я так хочу быть свободным. Что бы ты ни делал, прекрати. Останови это. Ты сводишь меня с ума… – Пламенная мольба, всеобъемлющая, как его смятение.

В ином случае последняя фраза могла бы польстить Фреду – какое сладкое унижение, но Майкл выглядел как пациент, сбежавший из здания, где стены обиты войлоком: взлохмаченные волосы, впавшие щеки, бешеные глаза, закатанные рукава. Если бы не одежда, несмотря на помятость, отлично на нем сидевшая, он с легкостью сошел бы за бывшего узника концлагеря. Его слова и глаза прошиты всем: болью, страхом, виной и еще десятком чувств, которые Фред был не способен распознать и постичь. Однако даже тот небольшой спектр, который он уловил, произвел на него впечатление. Фред, летающий высоко, не желающий снисходить до чужих бед и горя, проникся просьбой, снова вспомнив о том, что они утратили. Ему захотелось пообещать, что если Майкл останется с ним, подчинится ему, то будет в безопасности, под опекой его невидимых, но огромных крыльев. Вечно.

Внезапный прилив чуждого, но приятного милосердия так захлестнул его, что почти унял его жестокость. На долю секунды Фред даже позволил себе заманчивую мысль, которую отринул много лет назад. Может, они смогут быть втроем: он, Майкл и Грейс? Святая – нет – дьявольская троица. Ведь Майкл бросит все на свете и понесется за ним, если он произнесет это волшебное слово – Грейс. Но камнем преткновения был не он и не Майкл. Фред завоевал бы кого угодно, даже если бы Майкл захотел обладать самой Афродитой, Фред достал бы ее и преподнес на блюде за покорность и послушание. Но Майкл выбрал ту, кого он не мог ему дать.