Чарли мечтательно закатил глаза, прикусив губу. В огромных карих глазах сиял целый мир, ослепительно‐яркий, полный возможностей.

– Блинчики.

– С чем?

– С шоколадным сиропом.

Грейс снова почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, но подавила ее.

– Отличный выбор. – Она легонько щелкнула его по носу, и Чарли захихикал. – Но, прежде чем спускаться на кухню, вы должны кое-что сделать, синьор.

– Заправить кровать и почистить зубы, – отчеканил Чарли и пошлепал босиком в свою комнату.

Грейс спустилась в гостиную, где в солнечном мареве сидел Майкл; на нем не было рубашки, лишь старые шорты, заляпанные масляными красками, которые он надевал, когда садился за мольберт. Заметив Грейс, он отложил кисточку и повернулся на табурете, на щеке красовалось зеленое пятно.

– У тебя щека зеленая.

– Я попросил бы – не зеленая, а арлекин.

Грейс растянула рот в устало-благостной улыбке и подплыла ближе, упав навстречу его распростертым рукам.

– Все еще не очень?

– Нет, все хорошо.

Пятно на щеке оттеняло его глаза так, что они искрились зеленью.

– Я просыпался пару раз ночью и не находил тебя в постели.

– Стоит потерпеть лишь первый триместр. С Чарли было так же, а теперь он лучший мальчик на свете.

– Весь в маму.

– Скорее в папу.

Чарли походил на Майкла, как отражение в зеркале на хозяина – отражение, запоздавшее на два десятилетия. Возможно, именно поэтому Грейс любила его не просто сильно, но безгранично, безмерно. Теперь у нее были двое прекрасных мужчин с темными глазами, каштановыми волосами и добрыми сердцами – совершенно не то, к чему она привыкла. Все же иногда перемены бывают очень к месту.

Майкл коснулся ее губ. Нежный, осторожный, почти невесомый поцелуй перерос в напористый; его руки властно прошлись от ее шеи вниз по спине, сжали ягодицы. Спустя столько лет, хоть и чувствовала себя неважно, она до боли хотела его, но легонько оттолкнула, прижав руку ко рту – комок подкатил к горлу снова.