– Я люблю тебя.

– И будешь любить, что бы ни случилось?

– Я всегда любил тебя. Что бы ни случилось.

– Полиция, они были здесь. Допрашивали нас…

– Ты испугалась?

– Я сказала им все то же, что и прежде. И скажу снова, если понадобится.

– Нет-нет, – на грудь ему точно кто-то надавил, – я же говорил. Не тони со мной…

– Мама упала не сама. Это я толкнула ее с лестницы. Было темно. Она думает, что поскользнулась. Винит себя.

Между ними воцарилась такая долгая, звенящая тишина, что показалось, будто провод перерезали.

– Чтобы она потеряла ребенка?

Она согласно промычала, и Майкл не похвалил ее в открытую – не должен был, – но это к лучшему: на одну истерзанную душу меньше, сказал он себе.

– Знаю, это грех. Но лучше согрешить и покаяться, чем не согрешить и раскаиваться.

Звуки внешнего мира, вонь кабинки – все исчезло, кровь мигом схлынула в ноги, перед глазами заплясали черно-белые точки и полосы, как на экране сломанного телевизора. Он все понял, совершенно все – не умом, но чем-то неосязаемым, пульсирующим и трепещущим глубоко внутри.

– Я должен идти, – просипел он не своим голосом, прячась в темный угол притворства.

– Это была я.

Молчание.

– Это я помогала Фреду. Точнее, это он помогал мне.

– Помогал?

– Убивать.

– Бабочек?