Слово «Шотландия» всегда будоражило во мне какие-то неясные воспоминания, я даже выбирался на экскурсии по горному краю, чтобы разобраться в этих глубинных завалах, но увы. Все было очень красиво и поэтично, невероятно, сказочно, все эти озера и замки, и горы, сплошная романтика и Вальтер Скотт, по следам Роб Роя… Я получал истинное наслаждение от поездок, но своей маленькой задачи так и не решил. Пока экскурсовод не напомнил мне, что капитан Грант и искавшие его отважные путешественники были, по задумке моего любимого Жюля Верна, шотландцами. На этой версии я остановился.

Но вот теперь, оглядывая с моря неровный берег, я думал, что дело в другом. Было что-то еще, какая-то заноза в сознании, просто я забыл о ней, погруженный в туман.

– А ведь я собирался сбежать в Шотландию! – с долей удивления сообщил я Курту. – Тогда, когда случился весь этот ужас. Я вроде как готовил побег, основательно так, даже сухари сушил на подоконнике. Я же… Я однажды уже сбегал, правда, поездом, меня сняли на первой же станции, и отец избил до горячки. А тогда в порту стояло судно из Эдинбурга… Мери подумала, что я снова дал деру, вот оно что…

– Куда хоть бежал-то? – с интересом спросил Мак-Феникс.

– Не помню. Ждал меня кто-то. Лорд Гленарван с экспедицией.

– Какой еще Гленарван?

– Эдуард. Слушай, ну как на духу тебе говорю: не помню.

– Память твоя, Джеймс, как решето, как ты университет закончил?

– Я бы посмотрел на твой замок, милорд.

– Станет моим, тогда и посмотришь. А сейчас я там нежеланный гость. Да и тебе придется несладко, Джеймс Патерсон, Анна – чемпион по гостеприимству.

Я выпросил у Курта макбук, клятвенно пообещав не лезть в чужие папки, и самозабвенно писал книгу, благо материала и личных впечатлений было в избытке.

Книга была, разумеется, об истории брига «Тристан». Мой давний сон, мой кошмар так долго не давал мне покоя, что самым разумным было записать подробности в виде литературного текста сомнительного качества и попытаться привести его к более или менее счастливому финалу.

Я начал издалека, история судового врача, которому я изменил фамилию, шла с момента захвата его родного судна «Мария», плавно перетекала в недолгое рабство и раскручивалась после продажи в виде сексуальной игрушки извращенному капитану «Тристана».

Я подробно описывал, стремясь изгнать из своего подсознания в электронный текст, все те мучения, что перенес в качестве резиновой куклы, весь стыд, всю тяжесть позора и беспомощность, неизбежный сдвиг рассудка от бессильной ярости, потом смирение, несколько апатичные планы убийства капитана и, наконец, что-то вроде привязанности к мучителю, очередной стокгольмский синдром, черт его дери! Так было в моем сне, я не имел права переписать эти куски, морального права перед самим собой, да и к чему мне было врать, какой смысл, если реальные следы спермы на реальном одеяле ясно давали понять, что мне как герою кошмара стали нравиться творимые надо мной бесчинства. Мой герой стал испытывать наслаждение от боли, от насилия, и через наслаждение, через краткое единение с хозяином научился понимать его, понимать и принимать таким, как есть.