Далее пришлось фантазировать, поскольку хотелось добить повесть до логического хэппи-энда, если только счастливый финал вообще возможен при данной ситуации. Наверное, я действовал интуитивно, поскольку прототипами повествования были, как ни крути, я и Курт Мак-Феникс, а уж нам-то двоим я действительно желал счастья на многие годы. И оттого, что наше личное совместное счастье было почти нереально, приходилось выдумывать его, дарить ему пусть призрачное, электронное, но все же существование.

Я описал жестокое сражение, настоящую пиратскую битву, весьма кровавую, неравную. Пролито много крови, половина команды пала, штурман серьезно ранен, а куда же корабль без штурмана, и капитан, сам в кровавых отметинах от вражеских шпаг, принимает решение освободить пленника, свою игрушку, своего судового врача. И мой герой, полуживой от слабости, оперирует штурмана прямо на палубе, под пулями, и спасает ему жизнь, и спасает многих матросов, и по окончании сражения продолжает лечить, а когда с нелегким трудом покончено, добровольно возвращается в каюту капитана. Тот не ждет, что любовник поневоле вернется, тот его отпустил, совсем, ему нужнее оказался врач, и вот теперь лежит на койке и истекает кровью. Но врач остается врачом и делает перевязку мучителю. А потом, наплевав на упреки в бестолковости, – еще бы, ведь мог бежать под прикрытием битвы, спастись! – впервые за время непростых отношений целует мучителя в губы и отдается ему добровольно; от этого в душе капитана что-то ломается, и из желания мучить рождается чувство; и открывается новая страница этой истории.

Мне самому сейчас смешно и странно, какую дикую любовную чушь я нес, едва удерживаясь от качки в каюте «Александры». Конечно, помимо всего этого в повести было много моря, и волн, и борьбы со стихиями, но где-то, в чем-то проявились и мои отношения с Куртом, исподволь, словно нехотя. Положа руку на сердце, я ведь тоже надеялся, что когда-нибудь, пусть не теперь, пусть в обмен на некую жертву, Курт перестанет мною играть, считая винтиком или пружиной, но кое-что поймет, самое важное. Увидит причину, и что-то стронется в его сердце, в нем растает та льдинка из сказки о Снежной Королеве, а из глаза выпадет осколок разбитого зеркала! Если б у меня была Шагреневая кожа, я бы загадал желание. Желание, пугавшее меня самого, совершенно ненужное мне желание, страшное, почти неконтролируемое. И, поверьте, не слишком связанное с сексом, потому что… Ну просто потому, что секс я мог получить безо всяких усилий в любой удобный или неудобный момент.