– Джеймс, ты не хочешь уехать из Лондона?

– С какой стати, Велли?

– Прогноз не слишком благоприятный.

– Берт, это уже чересчур!

– Ну, не знаю. Я предупредил, Патерсон, думай сам.

– Спасибо за предупреждение.

***

Отчего я решил, что он говорит о Курте и его скором возвращении? Отчего мне почудился завуалированный намек? Почему я не понял его буквально, ведь он заботился обо мне, мой друг, мой добрый друг Веллиртон, Господи, пронеси эту чашу мимо меня, дай мне сил, Господи! Удержи в длани Своей мой рассудок, не дай ему погаснуть, как лампаде!

Я держал в руке пистолет, точно распятие, и в голове моей был туман. Такой же плотный, всеохватывающий туман, как и за окном.

Туман за окном пах морем и табаком; принесенный влажным ветром с Атлантики, он проникал сквозь щели в рассохшихся рамах, кружил по комнате, собирался в смутные фигуры, которые я боялся разгадывать. Я должен был продержаться, совсем немного, скоро лекарство доберется до мозга, и я усну, вот только бы не наделать глупостей.

Только бы выжить, Господи!

Когда тихо хлопнула входная дверь, едва слышно из-за воя телевизора, звякнули ключи, кто-то завозился, я первым делом подумал о квартирной хозяйке, соизволившей вернуться домой. Я обрадовался, она знала о моей проблеме, она могла помочь, приготовить чай, в котором я нуждался так остро, что язык прилипал к пересохшему небу, принести мне полную чашку чая и не всыпать в него яду. Шаги на лестнице, не слишком быстрые, точно крадущиеся, чужие шаги заставили меня оцепенеть от ужаса, и когда на пороге гостиной нарисовался Курт Мак-Феникс, я встретил его выстрелом из «Беретты», малой, не затуманенной частью мозга вспоминая, что так уже было, что я уже пытался его убить. Разумеется, я промазал, руки мои так сильно тряслись и были уже слабы, что я даже близко не попал, а Курт зарычал, что это уже слишком, и одним прыжком оказался рядом, выдирая оружие из моих пальцев.

– Пришел убить меня, да, Курт? – истерично выкрикнул я, все же срываясь, теряя контроль над рассудком, он был воистину страшен, перемазанный грязью, щека расцарапана, по карману пальто – бурые пятна.

Он поймал мой затравленный взгляд, с отвращением отшвырнул пальто в угол; я увидел, что его левая рука замотана окровавленной тряпкой, и снова закричал от ужаса, но он шагнул ко мне, он опустился на колени, крепко прижал мою бедную голову к плечу и зашептал что-то ласковое, нежное, успокаивающее, я не помню слов, мне так жаль, что я их не помню, но я просто плыл от его интонаций.

Курт, видя, что меня слегка отпустило, сел рядом, бережно закутал меня в плед и стал укачивать, словно ребенка, и гладил по волосам, и целовал в висок, и я жался к нему, впитывал его жар, его заботу и думал, что так, пожалуй, я смогу пережить приступ. Вот так и только так.