Мы расхохотались, и я отметил, что у Курта тоже голова затуманена: он назвал Питерса другом, а Тим не польщен, нет, Тим сдержанно недоволен. Как интересно!

– А ты, значит, тоже сгораешь и восстаешь из пепла? – спросил я, ловя своей ладонью руку Курта. – И начинаешь жизнь с нуля?

Он перехватил мою кисть и поднес к губам:

– Примерно так и происходит, Джеймс.

– И на какой же ты стадии?

– Сгораю в пепел!

– Не за столом! – рявкнул я, вырывая руку к вящему удовольствию Тима, мечтавшего мирно добить картошку. И не желавшего ретироваться в кухню.

После десерта и традиционной сигареты в креслах у камина я оставил их наедине и поднялся в спальню. Голова моя звенела от перенапряжения, глаза слипались, все тело ныло и горело, но с этим можно и нужно было бороться. В конце концов, я не Нелли Томпсон, какого черта! Я отлично помню, как было погано, как неловко я ощущал себя, когда на Курта накатывал приступ сексуального помешательства и он прогибал Нелли, не дотянув до спальни. Я понимал, что это всего лишь одно из проявлений его болезни, и с ним-то я мог бороться. А вот как прикажете бороться с собой, если этот мерзавец выискивает такие точки на теле, что без нарушения клятвы может делать со мной все, что хочет, требовать признаний, униженных просьб, униженных поз. Там, в машине, он ведь сам трахнул меня, было слишком неудобно, у меня не получалось поймать ритм, и я опять ему разрешил, вот они, отметины на бедрах от его пальцев, я только, блядь, ноги пошире раздвинул! А в душе? Что же он делал со мной, что я позволял с собой делать? И, Господи, помилуй, как же мне было хорошо с ним, даже через боль и унижение, кто бы раньше рассказал, что так бывает!

Кое-как успокоившись, я задремал, упав на кровать; лишь слабая ревность вертелась в голове каруселью: вот, беседует внизу с немым психоаналитиком, самый выигрышный вариант, между прочим, и дурного не посоветует, и выслушает все, что скажут. Но вроде как есть уже два психиатра, что теперь, будем лечить на троих? И… Черт! А что, если там, внизу, пользуясь бессловесностью охранника, он признается, что любит меня больше жизни? Что готов все забыть, от всего отказаться, лишь бы прожить со мной жизнь долго и счастливо? Вот на этой оптимистичной, но совершенно ирреальной мысли я отрубился окончательно. А когда проснулся, была ночь, и Мак-Феникса рядом не оказалось.

– Ну что ж это такое! – проворчал я, рывком садясь на кровати. – Ну, вот ведь недоразумение досталось! Няньку себе нашел…

Потягиваясь и зевая, я спустился в гостиную, поминая недобрым словом психоаналитиков, которые не могут загнать пациента спать после сеанса. Курт, как и ожидалось, сидел в том самом кресле, где я его оставил, с макбуком на коленях, курил и читал в Интернете про психопатов. Иногда он был до смешного предсказуемой личностью, мой Курт Мак-Феникс, разумеется, он столкнулся с проблемой и нуждался в наиболее полной информации для ее разрешения. В тот миг, когда я пристроился на подлокотник и отобрал у него сигарету, он вскрывал страничку Роберта Хейра. Страничка была из базы данных ФБР; я затянулся, вернул сигарету, приобнял его за плечо и стал читать с вполне понятным интересом: доктор Хейр сам по себе был занятной личностью, а уж в этом ракурсе был прямо-таки идеалом, воплощением мечты. В полном молчании, деля сигарету и листая страницы, мы проглотили все, что смогли найти по Хейру, по психопатии и по его тюремным изысканиям. Слегка уперлись в терминологию, пока я не поставил знак равенства между «психопатом» в трудах Хейра и «социопатом». Потом перешли на так называемых «успешных психопатов», но биржевики, спекулянты, директора и редакторы интересовали Курта куда меньше уголовников. Видимо, он сам чувствовал, насколько в его случае тонка эта грань, и сколь опасными могут быть последствия. Наконец, он закрыл макбук, отложил его на пол и ткнулся лбом мне в плечо.