– Джеймс, – умоляюще зашептал Мак-Феникс, – пойдем в спальню, ты меня с ума сводишь!

– Сам сведу, сам вылечу. Я слишком долго ждал тебя в спальне, Курт Мак-Феникс. Хочешь меня? Сильно хочешь?

– Да! Все, как ты скажешь, Джеймс, что ты еще придумал, с твоей-то фантазией, чем мне еще заплатить, чтобы ты стал моим до конца?

– Ну, мне кажется, ты задолжал.

– И много?

– Как минимум ночь. Я хочу тебя, Курт.

Я произнес это просто, без всякого нажима, так, как говорил и раньше, но Курт меня понял; побелевший как смерть, широко распахнувшимися возбужденными глазами он всматривался в мое лицо, я испугался, что вот сейчас получу в челюсть, и останется только насилие, но лорд кивнул, согласно кивнул, не совладав с прервавшимся голосом:

– Вот, значит, как… Да, Джеймс, все, что хочешь. Все…

И я впился ему в губы, зажимая ненужные слова. Я вывернулся из объятий и выдернул его из кресла, и через секунду мы упали на медвежью шкуру у камина, рыча от страсти, расправляясь с одеждой; я навалился на него, втискивая в пол, бессовестно, бесстыдно исследуя руками его тело, оглаживая, сдавливая ягодицы, а он только стонал и лихорадочно просил его трахнуть; я видел, что он теряет контроль, что туман заливает серые глаза, не туман, горячечный пар, и весь он точно спящий до времени гейзер, вулкан, и готов взорваться, погребая обоих под слоем лавы и пепла. Я шептал, что он горячий нетерпеливый мальчишка, я твердил, что хочу его, так, что впору свихнуться окончательно, что он мой, только мой, обязан быть моим, но еще чуть-чуть, секунду, предвкушение обладания им было болезненно, но так сладко, невыносимо было видеть его искаженное лицо с закушенной губой, что я почти терял сознание.

– Ты поможешь мне, Курт?

– Да… – я едва различал его возбужденный шепот. – Что ты хочешь? Как ты хочешь?

– Где твоя чертова мазь?

– В кармане брюк. Возьми презерватив, так будет легче… Дай, я сам, пожалуйста…

Мы оба встали на колени, и он взял в руку мой член, а потом вдруг наклонился и смочил его губами, языком, я заорал, кусая кулак, и с силой вцепился в его волосы, удерживая голову, намекая, что не против не то что ощущений, самого зрелища, от одной мысли, что Курт это делает, можно было кончить; но он вывернулся и злобно прошипел:

– Ах ты, сучка… Все тебе будет, жадная дрянь, но сейчас ты закончишь, что начал, отцепись.

Я поймал себя на том, что все еще держу его за волосы, разжал пальцы, и он одним скупым жестом надел презерватив; меня колотило от этих приготовлений, я едва соображал, что делаю, я только чувствовал, что его тоже трясет, я ухватил его за подбородок и притянул к себе, властным, хозяйским жестом, целуя в губы, проникая в него сначала языком, потом, поддерживая затылок, спину, бережно опустил на пол и неторопливо, садистски неторопливо раздвинул его ноги и приподнял ягодицы. Курт нетерпеливо дернулся навстречу, безумие уже накрыло его с головой, он вцепился пальцами в шкуру на полу, чтоб не давать воли рукам, и лишь шептал, шипел все также горячо и злобно, приказывал: