Лорд отстранился и отвернулся от меня, полез в карман. Мимолетно, почти привычно подумав о ноже, я следил за его рукой. Мои глаза притерпелись к неровному лунному свету; я увидел, как он поднес что-то к лицу, успел заметить платок и темные пятна на его белизне. Меня обдало ледяной волной, точно я упал в беснующееся за спиной море, и ноги стали ватными, чужими, в желудок напихали какой-то слизи. Деревянными пальцами я сжал виски Курта, запрокинул его голову и увидел темную струйку, сорвавшуюся из ноздри в отчаянный рывок по подбородку. Мак-Феникс перехватил ее платком и виновато улыбнулся.

– Идем в дом! – страшным шепотом приказал я. – Немедленно!

Я понимал, что это всего лишь приступ, и просто чудо, что его не накрыло в Алиеске, кровь все текла, и Курт слабел, видимо, кружилась голова, тогда я сделал то, чем до сих пор грешил один Мак-Феникс: собрав все свои силы, я поднял его на руки и понес домой.

Вряд ли я одолел бы всю дорогу, хотя окреп под присмотром Бренды, но из ярко освещенного дома уже бежал Тим Питерс; охранник принял мою драгоценную ношу, и вскоре мы укладывали Курта на диван в гостиной.

Какое счастье, что рядом был Тим! Он взялся за дело серьезно, напихал в лорда каких-то таблеток, положил лед на переносицу, поставил в ноздри тампоны, смоченные нео-синефрином (я мимолетно удивился, что он оказался в аптечке), еще один тампон положил под верхнюю губу. Курт обреченно позволял над собой издеваться и как-то привычно терпел и морщился.

Когда кровь, наконец, остановили, я пристал с расспросами, я так перепугался, что меня до сих пор трясло, я держал его за руку и повторял почти без пауз по кругу: – Это все еще с той аварии? Как давно ты обследовался? Как часто это происходит? Что сказали врачи?

– Ничего они не сказали, Джеймс, – гнусаво отмахнулся Курт. – Они не могут понять, кучу анализов сдал, и хоть бы один внятный диагноз. Последствия травмы, артериальное давление, усталость, черт возьми! Витамины, свежий воздух и всякая хрень в том же духе! Рекомендуют оставить Лондон и перебраться, как ни странно, в горы. Но мне действительно легче в горах, если судить по Аляске. С головой все нормально, с кровью порядок, о, дьявол, Тим, выдай ему результаты, что он смотрит на меня, будто я сдохну тут через час!

Тим Питерс поманил меня за собой и отвел в библиотеку. Там, порывшись в одном из ящиков, он выложил на стол результаты обследований, английских, канадских, диагностику швейцарских специалистов, вызванных для консультаций. Все заключения сходились в одном: нет никакой опасности, последствия травмы. Только из этих записей я узнал, что при аварии Курт едва не сломал себе нос и остались микро-разрывы, узнал я и о прочих повреждениях, столь умело скрытых от меня: трещина в ребре, сотрясение мозга, серьезный ушиб в районе печени. Я тихо выл над этими записями, эгоистичный придурок, носившийся тогда со своим горем, с тоской по Мериен, которой ничем уже не мог помочь. Напрочь забывший о травмах живого человека, которого любил всем сердцем и которого использовал ради успокоения собственной нечистой совести. Я должен был заботиться о нем, настоять, чтобы он лег в больницу, дежурить при нем с утра до ночи, а вместо этого повесил на него все, что смог, – обнаружение самолета, перелет в Канаду, организацию похорон, – а сам в это время пил в компании Веллиртона и Харли и трахал его по ночам, цинично и жестко. Хорош влюбленный, хорош друг, в конце концов, хорош врач! Я читал историю болезни и представлял, как он наспех проходил обследования, вырывая минуты украдкой от меня, погруженного в горе, как заботился обо мне, забывая о личных проблемах, я имел наглость цепляться за него, в чем-то обвинять, я почти требовал его привязанности, его любви, но что сам отдавал взамен?