– Видите ли, доктор, меня интересует правда, – с легкой благожелательной улыбкой заверил герцог. – Меня направил сам Аргайл, но, – вы простите, Габриель, не так ли? – об этом мне хотелось побеседовать подробно и наедине.

– О, все в порядке, Эдвард, – поклонился Курт. – Я понимаю. Хочу лишь уточнить, что доктор – внук Терезы Мак-Дилан из Дома на Плато. Внук и единственный наследник.

Герцог посмотрел на меня с удивлением и неожиданной теплотой:

– Это так, милейший доктор?

– Видимо, так, ваша светлость, правда, сам я вспомнил об этом, только когда услышал волынку.

– Знаменитый сигнал Бьорков. Вы узнали родовой сигнал, вы дрались как Кемпбелл, чем потрясли епископа, и вы Мак-Дилан из клана Кемпбеллов. – Лорд Стенвиш внезапно широко улыбнулся и протянул мне руку: – Добро пожаловать домой, доктор Патерсон, лорд Мак-Дилан, добро пожаловать в семью. А теперь прошу вас, как родича, не скрывать даже самой горькой правды: каково психическое состояние Габриеля?

Курт снова подмигнул мне и отошел в сторонку, а я пожимал руку герцогу, в голове моей все помутилось, всплыло лишь, что да, девичья фамилия матери Мак-Дилан, но какой же я к черту лорд, если… Что – если? Я – один из клана? Я – Кемпбелл?

Черт возьми, я что же, ровня Курту и родич всем этим знатным вельможам, собравшимся в зале? Я? Ровня Мак-Фениксу? Я?!

Анна смотрела на меня огромными глазищами, в которых читалось недоумение, ненависть и почти суеверный ужас, герцог же ждал ответа с благожелательным пониманием во взоре; я спохватился, осознав, что понимание, скорее всего, ложное, но я ведь не искал поспешно поводов его порадовать, напротив, я легко мог говорить всю правду и ничего кроме правды, и я ее сказал. Шизофрения, если и была, излечена полностью, и нет причин для беспокойства. Повышен самоконтроль, психологическая устойчивость, смягчены реакции, коими знамениты все Бьорки. В целом и общем, диагноз положительный.

Лорд Стенвиш обдумал каждое слово, прежде чем выдал вердикт всего клана:

– Вы нас порадовали, доктор Патерсон, правда, миледи? В конце концов, это был очень болезненный удар: наш родич, наследник двух славных, великих родов – и вдруг сумасшедший, какой-то полоумный бездельник, да еще и в газетах пишут разные гадости.

– Не называйте его полоумным, милорд, – укорил я. – Ваш родич – лауреат премии Филдса, весьма престижная награда в математике, вроде Нобелевской премии.

– Да что вы говорите?!

– Я видел его медаль, держал в руках. Как можно считать сумасшедшим живую легенду Оксфорда? Дважды доктора, между прочим, химии и математики, в этом сезоне с фурором прочитавшего курс лекций?! Его звали на профессорскую ставку, прочили великое будущее, милорд. В Оксфорде!