— «Добрый день, председатель», — ответил Хоффман, повернувшись к нему. — «Здесь поговорим, или же в вашем кабинете?»

Прескотт, попросив Хоффмана кивком головы следовать за ним, направился к мужской уборной.

“Отлично, теперь совещания в сортирах проводить будем. Может, он считает, что я быстрее с ним соглашусь, если он на чувство армейского братства надавит?”

Тем не менее, до уборной идти куда ближе, чем возвращаться в кабинет Прескотта. Войдя за ним в комнату, полковник окинул внимательным взглядом двери туалетных кабинок на предмет торчавших из-под них ботинок, а затем опёрся спиной на стену, отделанную зелёной плиткой с золотой каёмкой. Зубцы пилы “Лансера”, висевшего у него на плече, звякнули, стукнувшись о плитку.

— «Не мог не заметить, что в штабе воцаряются упаднические настроения», — начал Прескотт. — «Так что хочу знать, послужила ли этому причиной ситуация в целом, или же чрезмерно затянувшаяся реакция на приговор Фениксу».

Те несколько секунд, пока Хоффман пытался понять, к чему, чёрт возьми, клонит Прескотт, тот сверлил его взглядом. Председатель же и сам прекрасно знал состояние дел. У него тоже имелось своего рода шестое чувство, свойственное политикам. Словно кобра, он втягивал воздух и сразу понимал, откуда веет отчаянием и слабостью, и где пытаются скрыться крупицы надежды, а затем расправлял своё сложенное кольцами тело и вонзал клыки в добычу.

— «Хотите, чтобы я приказал им завязывать с этой хуйнёй и начинать радоваться, да, председатель?» — спросил Хоффман, который и сам страдал. С каждым днём он всё сильнее горевал по Маркусу и всё меньше понимал собственную реакцию на его поступок и мотивы самого Маркуса. Дом и Аня не сказать, что игнорировали его, и уж точно не испытывали к нему враждебности, но у них обоих на лице было написано, что полковник им будто бы нож в сердце всадил, и что теперь уже их жизни никогда не станут прежними. В уме полковника проскользнула отчаянная мысль. — «Слушайте, одно ваше слово — и Феникс уже завтра на воле будет. Можете преподнести это, как хотите. Отправьте его в штрафбат, в какой-нибудь отряд смертников — что угодно придумайте. Но он может вернуться на передовую уже через сутки».

— «И какой урок из этого извлекут остальные солдаты?» — спросил председатель.

— «Может, такой, что нам нужны все, способные сражаться?» — ответил Хоффман. Когда-то полковник считал, что может угадать, к чему клонит Прескотт, но в последние годы он словно блуждал в потёмках. — «Я всё сделал по правилам, председатель, потому что именно для этого и существует Устав Правителей. Именно благодаря этой книге мы знаем, что делать, когда люди, которые заслужили нашу симпатию и уважение, нарушают правила. Мы судим их беспристрастно, без предрассудков и ссор. Феникс виновен в своём проступке… Боже, как бы я хотел, чтобы он этого не делал. Нам всем его не хватает… Чёрт, даже мне его не хватает. Но что я могу поделать?»