Светлый фон

“Но мы же умеем высекать предметы из гранита: статуи, здания, надгробия. Там ведь даже не нужны никакие современные технологии. Я же видел фотографии тех памятников в Кашкуре, которым уже тысячи лет. Чёрт, да с чего мы вообще решили, что на плоскогорье нам в жизни ничто не угрожает? Как будто черви не способны делать то, что умеем мы”.

“Но мы же умеем высекать предметы из гранита: статуи, здания, надгробия. Там ведь даже не нужны никакие современные технологии. Я же видел фотографии тех памятников в Кашкуре, которым уже тысячи лет. Чёрт, да с чего мы вообще решили, что на плоскогорье нам в жизни ничто не угрожает? Как будто черви не способны делать то, что умеем мы”

Тем не менее, подобная стратегия спасала их большую часть последних четырнадцати лет, да и бежать всё равно больше было некуда, так что большого значения всё это не имело. С трудом пробравшись через затопленное крыло для психов, Нико устало поплёлся по ступеням вверх на первый этаж, сжимая в руках банку с водой. Ему пришлось нести этот груз аж до входных дверей, а затем поднять к солнечному свету, чтобы тщательно рассмотреть содержимое. С виду вода была вполне чистой. Нико понюхал её, словно эксперт по винам, пытающийся по аромату определить урожай. Вода ничем особым не пахла, значит, точно не из канализации пришла. Чистоту нарушали лишь крупинки мусора, которые могли быть чем угодно, начиная от грязи с пола и заканчивая почвой, вымываемой наверх. Возможно, это даже был один из тех родников, которые даже сквозь гранитную породу пробивались, хотя сам Нико сроду не слышал о подобных вещах в этих краях. Откачать воду никакой возможности не имелось, да и необходимости тоже, так что Нико, исключив возможность возникновения дизентерии или ещё какой-нибудь болезни с дальнейшим её распространением по всей тюрьме, выплеснул содержимое банки на тропинку.

Вернувшись внутрь, Нико застал Парментера за выметанием сухой листвы из коридора. Окна тут уже никогда не залатают, так что каждый раз во время бури сквозь оконные рамы внутрь задувало всё больше и больше мусора.

— «Мудак», — пробормотал Парментер, даже не подняв взгляда от пола.

— «Да пошёл ты», — вздохнул Нико. Парментер теперь в жизни его не простит за отстрел собак. — «Сколько ты ещё обиду корчить будешь? Ёб твою мать, нам вместе надо работать».

Парментер ему на это ничего не ответил. Нико поймал себя на мысли о том, что скучает по Галлего и даже по Оспену, потому что застрял тут вместе с чокнутым любителем собак, считавшим Нико настоящим душегубом. Кэмпбелл раньше был вполне порядочным человеком, да и сотрудником толковым, но после гибели сына он совершенно изменился. Десятичасовая смена в “Глыбе” стала напоминать работу в угрюмом морге, где трупы периодически приподнимаются, чтобы побрюзжать и поныть на тебя. Не будь в тюрьме столько мест, где можно ото всех спрятаться, Нико уж точно давно бы свихнулся. Чёрт, да в последнее время с заключёнными и то приятнее пообщаться было. Даже с винтовкой в руках и пистолетом на поясе Нико по-прежнему не чувствовал себя в безопасности, проходя сквозь защитные ворота, но он хотя бы мог нормально поговорить с Мерино, а порой даже и с Маркусом. Облокотившись на перила, надзиратель некоторое время пронаблюдал за последним.