– Пит-пит арама с’арумнат! – доносился с каменного навеса ее резкий, пронзительный голос.

– И о чем они теперь спорят? – спросил мальчик, отрывая взгляд от огня.

Выживший не проявил ни скрытности, ни отсутствия интереса. Он стоял напротив, спиной к сумрачным теням поросшей еловым лесом долины, и взирал вверх с холодной неподвижностью.

– Я предложил покориться ее взгляду, – ответила часть мальчику, – и его суждению.

Еще одна часть отслеживала прихотливое сочетание гнева и недоверия, искажающее ее лицо, сквозящее в голосе, ясно видимое в позах и жестах. Ее Око, объясняла она старому волшебнику, уже вынесло суждение, уже выявило их желания…

– А она упирается? – спросил мальчик.

– Они слишком страдали, чтобы довериться хоть чему-то из того, что мы им предлагаем. Даже нашей капитуляции.

– Мрама капи! – закричала женщина, размашисто рубя воздух ладонью правой руки.

Вновь озадаченный неистовой изобретательностью ее аргументов, старый волшебник, запинаясь, что-то бормотал в ответ. Он проигрывал это состязание.

– Я слышу их! – крикнул Выживший, тон его голоса был подобран таким образом, чтобы вызвать у всех тревогу.

Миряне, окутанные лиловым мраком зарождающейся ночи, уставились на него. Где-то справа хлопнуло – это горящий валежник плюнул яркими искрами, и те поплыли по ветру.

– Я слышу их у тебя в утробе, – повторил Выживший, в этот раз на их языке. Хотя он еще далеко не полностью овладел им, но уже знал достаточно, чтобы сказать эти слова.

Она воззрилась на него, слишком пораженная, чтобы встревожиться… и чтобы не оказаться обезоруженной.

– Тау миркуи пал…

«Что значит «их»?»

Одна из частей констатировала успешность уловки. Другие части жадно впитывали знаки, источаемые ее лицом и фигурой. Третьи разыгрывали оставшиеся детали задуманного сюжета.

Выживший улыбнулся старому волшебнику самой доброй из доступных ему улыбок.

– Ты носишь близнецов… Сестра.

Ты боишься, и боишься оправданно.