— Чай, — проговорила Элис. — Как насчет чая? Будешь пить и рассказывать о своих приключениях.

— Чай — это здорово.

— А как там Джордж? — спросила Мамди. — И его компания?

— А, цветут. — Оберон уже несколько месяцев не бывал на Старозаконной Ферме. — Как всегда, цветут. — Он потряс головой, показывая, как весело вспоминать чудачества Джорджа. — Ферма просто безумная.

— Помню, в свое время там было совсем недурно. С тех пор немало воды утекло. Угловой дом, где обитало семейство Маусов...

— До сих пор обитает, — поправил ее Оберон.

Он бросил взгляд на мать, которая с чайником хлопотала у большой плиты; она потихоньку утерла глаза рукавом свитера, заметила, что Оберон смотрит, и повернулась к нему, не выпуская из рук чайник.

— ...и когда умерла Филлис Таунз, — продолжала Мамди, — ну она долго болела, и доктор думал, что засек болезнь в почках, но сама Филлис...

— Так как все было на самом деле? — спросила Элис. — На самом деле.

— На самом деле ничего такого. — Оберон опустил глаза. — Прости.

— Ну что ж, — сказала Элис.

— Я о том, что не писал и все такое. Не о чем было особенно сообщать.

— Ладно-ладно. Просто мы боялись за тебя.

Оберон поднял взгляд. Ему такое и в голову не приходило. Он был проглочен многолюдным страшным Городом, исчез без вести в пасти дракона — конечно, родные за него боялись. Такое уже произошло однажды в этой кухне: в Обероне открылось окошко, и через него он увидел собственное бытие. Его любили, о нем беспокоились, и его достоинства здесь ни при чем. Он вновь пристыженно опустил глаза. Элис отвернулась к плите. Бабушка заполняла тишину воспоминаниями, подробностями болезней умерших родственников, выздоровлений, рецидивов, угасания и смерти. «Мм, мхм», — бормотал он, кивая и разглядывая выщербленную поверхность стола. Бессознательно он выбрал свое прежнее место: по правую руку от отца, рядом с Тейси.

— Чай, — объявила Элис.

Водрузив чайник на подставку, она похлопала его по круглому бочку. Поставила чашку перед сыном. И, сложив руки, стала ждать, пока он нальет себе чаю или сделает еще что-нибудь; он взглянул матери в глаза и собирался заговорить, ответить на ее немой вопрос, если только, если только подыщет слова, но тут дверь буфетной распахнулась и в нее вошла Лили с близнецами и Тони Баком.

— Привет, дядя Оберон, — вскричали в унисон близнецы (мальчик Бад и девочка Блоссом), словно он только что показался на горизонте, а они окликали его издали.

Оберон уставился на них: они выросли раза в два в размерах, да еще и научились говорить; раньше же не умели? Целиком умещались в холщовой сумке, в которой их носила мать?