— А где… где сейчас Нагиль?

Юн А и Чхонги переглянулись поверх макушки Йонг, пока та не видела, и сильнее сжали ее холодные ладони в своих руках.

— Он занят, сыта-голь. Он придет к тебе сам.

Черта с два.

— Тогда могу я повидать Ли Хона? — спросила Йонг. Уж принца-то ей дозволено видеть, верно?

Но Юн А и Чхонги совсем растерялись и глаз на девушку поднять не могли.

— Что? В чем дело?

— Его нет в поселении, сыта-голь, — ответила, запинаясь, Чхонги. — Ты не сможешь его увидеть.

Йонг выпуталась из чужих рук, отошла, пошатываясь, на шаг назад. Уперлась спиной в лестницу. Происходящее начинало злить ее, злость отзывалась тупой пустой болью — будто там, где раньше сидела огромная сила, грозящая вырваться из ее тела вместе с яростью, теперь было сухо и одиноко, как в покинутом водой колодце.

— И где он тогда? — кроша звуки, выплюнула Йонг. — Скрывается от меня вместе с Нагилем?

Голос все еще слушался ее плохо, иногда она исходила на шипящие и плевалась, точно змея, но с каждым днем к ней возвращались ее тело и ее дух. Йонг ждала момента, когда восстановит в себе — себя — полностью, и тогда намеревалась явиться к Нагилю и потребовать от него ответы на все вопросы. Даже те, которые не предполагала, что будет ему задавать.

— Он… — Чхонги и Юн А покосились друг на друга, ища поддержки, и Йонг почувствовала, как что-то холодное и чужое касается ее груди. Ожидание дурных новостей.

* * *

Она бежала, не разбирая дороги, и наталкивалась на всех воинов, но не видела среди них скрытного командира. Дочери не поспевали за ней и кричали вслед: «Сыта-голь! Госпожа Сон Йонг! Остановитесь!», — но Йонг не слушала их. Да и как бы она могла остановиться, зная, что Ли Хон покинул лагерь добровольно ради…

Думать об этом было так больно, до сухого отчаяния больно, что Йонг вскричала бы, не запнись она в дверях. Она вывалилась за порог, но упасть не успела: ее поймали две руки — одна горячая, как жерло вулкана, вторая ледяная, как вершина горного хребта.

— Вы должны лежать и набираться сил, госпожа Йонг.

Йонг вскинула голову — в ореоле солнечного света, закатного оранжево-алого, стоял Мун Нагиль и держал ее за руки. Девушка невольно всхлипнула, в горле заклокотали злые слезы; она открыла рот, чтобы сказать, какой же он дурак, но не сумела ни слова выдохнуть. Вдохнула его кисло-горький запах и упала ему на грудь с яростным воем.

— Госпожа… — охнул Нагиль и присел на колени, утягивая Йонг за собой. Она била его слабыми руками по плечам и груди и шипела сквозь стиснутые зубы, вся боль, все бесконечные сомнения и все ожидание сконцентрировались в этом шипении. Йонг пыталась что-то сказать, но не могла, будто снова превратилась в змею, будто разбух язык.