Она села, подтянула колени к лицу и уткнулась в них, пряча рваное дыхание. Стало душно и тошно, слезы, что копились в ней бесконечно длинными днями, застилали теперь глаза, и Йонг зажмурилась, попытавшись остановить их. С губ сорвался хриплый стон, тише, чем прежде, но болезненнее в тысячи раз.
Нагиль молчал — был обескуражен и откровенно не знал, что ему делать со стонущей госпожой.
— Вон Бин погиб, защищая вас, — тихо произнес он, — и в этом нет вашей вины, госпожа Йонг.
Йонг не смогла ответить — открыла рот и наконец-то заплакала. Слезы катились по лицу градом, рвали нутро, в грудь словно воткнули каленое железо и ковыряли им легкие, и выворачивали наизнанку кожу и кости.
— Какая разница, погиб он
Нагиль заговорил после длинной паузы, заполняемой всхлипываниями девушки, и на этот раз голос его звучал уверенно, твердо:
— Нет, госпожа. Это больно и несправедливо — да, это так. Но не
Йонг вскинула голову и посмотрела на Нагиля сквозь крупные плотные слезы. Он потянулся к ней, осторожно коснулся рукой скулы. Йонг кожей чувствовала, как дрожат у него пальцы.
— Мы не можем решать за других, как им жить и как умирать, — сказал Нагиль тихо. — Мы не выбираем их судьбы. Вон Бин следовал
— Я не стала бы… — прошептала Йонг и медленно замотала головой, жмурясь. Нагиль уронил руку между ними, словно лишился поддержки. — Ни я, ни кто-то другой не будет винить
— Потому что это неправильно? — спросил Нагиль. Йонг неуверенно кивнула, и тогда он вдруг ободряюще улыбнулся ей. — Верно. Вот это — неправильно. Это,
Йонг невольно поежилась под настойчивым взглядом капитана, собственное смущение отвлекло ее от нового обращения — слова она не знала и ни разу не слышала его от других. Это