— Потому что прошлое — эта такая же людская выдумка, как легенды или память. Следствие вашей ущербности, неполноценности сознания. Вы смотрите на мир, закрывая один глаз и щурясь другим, — и удивляетесь тому, какой он уродливый. Умиляет и утомляет.

— Разве память — это не прямой продукт прошлого? А отрицать существование прошлого… — Я покачал головой. Вдруг шутит?

— Точка остаётся безмерной величиной, даже когда увеличивается для стороннего наблюдателя. С точки начинается сущее, чтобы замкнуться в ней же. Потому-то я — единая и неделимая, здесь и здесь, маленькая-я среди распускающихся почек, дающая клятву Векхцвайну, Айемсии и Сехту, я у Томаса и я с твоим кинжалом, я у твоей шеи и я над твоей едой. Происходящее неделимо и непрерывно. Вы рубите его на кусочки, шинкуете грубой поделкой, которую зовёте временем, забываете своё Я и называете то, как теряете себя, — прошлым. Такова ваша природа, роковой изъян. Может ли слепой читать ночь по свету лун?

— Не уверен, что с этим справится и зрячий, — проговорил я, — Выходит, ты помнишь всё, что когда-либо случалось с тобой?

— Глупый вопрос, — передёрнула плечом вампирша и протянула мне тарелку с ложкой, — Пробуй похлёбку.

Похлёбка вышла сносной, и я, воздав благодарности за ужин, быстро прикончил её.

— Вот что, — сказал я, утолив голод, — если ты такая распрекрасная точка, то как ты объяснишь мир до того, как родилась? Тебя ещё не было, чтобы впитывать события, а что-то уже происходило. Иными словами, есть чёткое разделение: мир до тебя и мир с тобой. Прошлое и настоящее, и прошлое ты не застала.

— Богословы смешно ругаются, когда доходит до этого, — заметила Пандора, — Им приходится примирять свои убеждения с тем, что говорю я.

— Ты и… вампиры? — Должно быть, Пандора почувствовала, как в последний момент «другие» уступило место паузе. Она надулась.

— Мир — продолжение меня, а я — начало мира. И никак иначе. Мир существует, пока я держу глаза открытыми, и нет ничего до меня.

— А если тебя убьют?

Пандора расхохоталась — задорным смехом существа, целиком уверенного в своей правоте.

— Убить? Меня? Я и есть мир. Что от него останется, если я умру? Моё дыхание приводит в движение судьбу. Вот почему, — она успокаивающе погладила меня по руке, словно я нуждался в утешении, — я бессмертна. И это неоспоримая истина, потому что я перворождённая.

По спине пробежали колкие мурашки. Какой бы ни была логика других рас, проникнуться солипсическим бредом или списать его на культурные различия чертовски трудно. И тут оставалось выбирать из двух зол: либо я путешествовал в компании с сумасшедшей, либо вампиры отстояли от людей куда дальше, чем я полагал сначала, и их едва ли можно было причислить к проклятой ветви человечества или чему-то в этом духе. Что не делало их меньшими психами. Комплекс бога, возведённый в абсолют целым видом, — эволюция должна была исправить свою ошибку задолго до моего появления на Мельте. Вместо этого она дала вампирам целый ворох преимуществ над людьми. До чего несправедливая штука этот естественный отбор!