Она придирчиво осмотрела его рубашку.

– Ты посадил пятно, сынеле.

Он закатил глаза, но промокнул пятно салфеткой.

– Ты должен лучше следить за своими вещами, а не то в следующий раз будешь сам платить за свою форму.

– Хорошо, мам.

Он давным-давно уже мог позволить себе за нее заплатить, но матери говорить этого не стал. Ему не хотелось, чтобы она знала, что он, вопреки ее запрету, возит заказы в Тендерлойн, по адресам, где молодые женщины нежатся в гостиных, и подмигивают ему, и на чай дают целый четвертак вместо десяти центов. Но разве он мог отказаться от лишних денег? Они понадобятся ему, если он когда-нибудь захочет пригласить какую-нибудь девушку на свидание. В последнее время девушки занимали его мысли все больше и больше. Город, казалось, вдруг стал ими прямо-таки кишеть. Они смущали его и вызывали неконтролируемые телесные реакции одним своим присутствием. Что с ними вообще полагалось делать? Эх, был бы у него отец, он бы ему объяснил! Или он мог бы спросить миссус Хаву, если бы его мать не прогнала ее из их жизни. Она так и не объяснила ему, что случилось в ту ночь, даже своим обычным «вырастешь – узнаешь». Впрочем, это все равно было бы неправдой. Может, оно и к лучшему, что у него пока нет девушки. Мама все равно прогнала бы и ее тоже.

Он доел картошку, поставил тарелку в раковину и взял с дивана куртку.

– Опять на улицу? – с тревогой в голосе спросила мать.

– Да, пойду покатаюсь немножко. Ложись без меня, не жди.

Дверь за ним захлопнулась.

Анна вздохнула. «Ложись без меня». Единственный мужчина в доме, он и вел себя теперь соответствующим образом: отмалчивался, был вечно всем недоволен, каждый вечер заставлял ее волноваться. И разумеется, она знала про чаевые, которые он получал от девиц из борделей в Тендерлойне; она нашла съемную половицу под диваном, а под ней – свернутые в тугой рулончик купюры, а он небось думал, что ему первому пришла в голову такая оригинальная мысль? Она решила, что не будет ничего говорить ему об этом, и лишь время от времени заглядывала в тайник проверить рулончик, чтобы удостовериться, что он не растет и не тает слишком быстро: и то и другое было чревато неприятностями. Да еще эта война! А вдруг Америка тоже решит вступить в нее на чьей-то стороне? Вся Европа была изрыта окопами; газетные заголовки кричали о тысячах солдатских жизней, которыми оплачивалось продвижение в несколько ярдов. Конечно, сейчас Тоби был еще слишком мал, чтобы его могли забрать в армию, но ей не составляло никакого труда представить, что война затянется на годы и тогда ее мальчика отправят на фронт – или он сам пойдет туда добровольцем, лишь бы оказаться подальше от нее.