Они снова умолкли. Мариам слушала, как гуляет вдоль улицы ветер и ревет пламя в горне. Из открытых окон доносились ночные шумы: кашель и скрип кроватей, пение водопроводных труб, плач младенцев, которых, впрочем, быстро убаюкивали. Так вот что значило быть им? Вечно бодрствовать среди спящих, проводить ночи на крышах и на ступенях чужих крылец? Спина у Мариам начинала ныть от сидения в неудобной позе, но она не шевелилась, настороженно вслушиваясь в тишину.

– Мы с вами не стали друзьями, Мариам, – произнес наконец Джинн. – Я не хочу быть вашим другом.

Она улыбнулась.

– А я – вашим. Но и вашим врагом я тоже быть не хочу. Я с самого начала сказала себе, что никогда вас не пойму, поэтому никогда и не пыталась. Я испытывала к вам неприязнь и делала все для того, чтобы отвлечь от вас внимание других. Я думала, что защищаю их. Теперь мне за это стыдно. – Она вздохнула. – Простите меня, Ахмад. Мне следовало вам помочь.

– Мне не нужна помощь, – пробормотал он. – Я же вам сказал: единственное, чего я хочу, это чтобы меня никто не трогал.

– Вы уже пробовали так жить. И ничего путного из этого не вышло.

Он некоторое время обдумывал ее слова, потом фыркнул, то ли насмешливо, то ли признавая ее правоту.

– Что бы вы сказали на предложение, когда они явятся к вам на порог, просто впустить их внутрь?

– Нет, – отрезал он, и его голос прозвучал в ночной тишине неожиданно яростно. Потом повторил, на этот раз менее жестко: – Нет. Дверь останется закрытой.

Он произнес это каким-то таким тоном, что Мариам почему-то показалось – это не полностью его выбор.

– Тогда вам придется принимать решение, что делать, и очень скоро, – произнесла она. – Это только ваш выбор. Но помните, что я рядом. И я помогу вам всем, чем смогу.

С этими словами она поднялась и, отряхнув одежду от пыли, пошла домой, легла в постель и крепко уснула.

Джинния парила в воздухе над аркой.

Она приняла решение не возвращаться в Амхерст до рассвета; ей хотелось дать своему любовнику время не только на то, чтобы хорошенько обдумать ее предложение, но и на то, чтобы успеть по ней соскучиться. Но ждать было тоскливо и неинтересно, а парить на промозглом ветру неприятно. Раздосадованная, она полетела над парком в поисках воздушных течений, которые пришлись бы ей более по вкусу. Здания по периметру площади были погружены в тишину и темноту; лишь кое-где светились одинокие окна. Джинния подлетела к одному из них и, заглянув внутрь, увидела мужчину, который сидел за столом с бутылкой в одной руке и пустым стаканом в другой. Он долго смотрел перед собой в пустоту, потом поднял бутылку, наполнил стакан и залпом осушил его. Когда стакан опустел, он продолжил бессмысленно таращиться в пустоту.