Он в форме, хотя сегодня суббота, его выходной. И сумка тоже при нем. Или он без ее ведома набрал дополнительных смен – что было бы скверно, – или что-то задумал.

Она поднялась обратно в квартиру, отодвинула от стены диван и приподняла съемную половицу. Рулончик долларовых купюр лежал на месте, с виду точно такой же, как прежде. Но вот золотая монета с профилем Свободы – это было нечто новое и пугающее.

Она вытащила монету из тайника, повертела ее в пальцах. Ее мальчик не был ни любителем карточных игр, ни завсегдатаем ломбардов. Она не могла придумать этому никакого правдоподобного объяснения, как не могла придумать объяснения коробке с печеньем. Что она найдет в тайнике в следующий раз? Железный зуб Бабы-яги? Стакан воды из колодца Мириам?

«Останься здесь, со мной, – взмолилась она безмолвно в пустоту. – Перестань доискиваться вещей, которые никто не может объяснить. Неужели мир и без того недостаточно жесток?»

Корзина для шитья стояла в дальнем углу шкафа. Шарлотта не прикасалась к ней ни разу с того дня, как поселилась в этой квартире.

Она откопала ее, взгромоздила на стол и, вытащив все коробочки, выставила на столешнице ровными рядами. Ножницы в виде аиста она на мгновение задержала в руках, глядя на когтистые лапы и изящный клюв, потом отложила в сторону. На дне корзины остались сложенные квадратики ткани. Она перебирала их до тех пор, пока не нашла тот, который искала.

Она достала его, развернула – и поняла, что Крейндел была права. На тонком муслине была вышита не крылатая женщина и не женщина вообще, а худенькая девочка в висящем на плечах платье. Языки пламени не были ее частью, они рвались ввысь по обе стороны от нее: это был горящий дом у нее за спиной. Теперь, когда Шарлотта поняла, что это на самом деле за портрет, она поражалась, как вообще могла принять его за что-то другое.

Ну, они же тогда поругались, разве не так? «Была бы ты джиннией…» Задетая за живое, она увидела в этом изображении силуэт женщины, о которой, как ей казалось, он мечтал, а не девочку, которую она пыталась спасти. Если бы она не сунула вышивку на дно корзины, если бы спросила о ней у него самого… Но возможно, он и сам не понимал, что вышил. Его мысли были заняты другим – он рассказывал ей предание о горе Каф. Об изумрудной горе, потерянном рае, в который он бы и хотел, но не мог верить.

Она разгладила муслин, провела пальцем по золотому шнуру. Он играл с ней в молчанку, а она в ответ плакала. И возможно, то, что он сказал ей тогда на крыше, было правдой – они просто не подходят друг другу и никогда не подходили.