Джем медленно посмотрел на него.

– Прости, что?

– Я говорю, нам нужно как-то замуровать границу.

– Моему сыну сейчас должно быть двенадцать лет.

– О, – только и смог сказать Кайт.

– А может, и нет, – сказал Джем. Он смотрел на китобойную станцию. – Я жил в Англии, которая победила в Трафальгарском сражении. В этой Англии мы проиграли. Лондон под властью Франции. Бог знает, как это повлияло на людей, на семьи…

– Ты никогда о ней не говорил.

– О чем?

– О своей семье.

– Ну а какой в этом смысл.

Кайт отвел взгляд. Он смирился с судьбой и мужественно сносил все, что выпало на его долю. Но известие о сыне было как цепное ядро, угодившее в фундамент, на котором держалась их собственная маленькая семья.

– Я был женат. Ее звали… зовут Мэделин. Она была на «Империи» со мной, и французы забрали ее вместе с остальными. Но у нас был сын. Мы оставили его в школе. Я думал, что никогда больше его не увижу.

– Ну вот мы здесь. Хочешь попробовать?

Джем посмотрел на него.

– Я понятия не имею, как там все изменилось. Кроме того, я ведь жил в Лондоне.

Кайт был не в силах настаивать. Он видел, что Джем этого хочет, хочет, чтобы Кайт уговорил его, чтобы ему не пришлось предлагать это самому, и любой, более благородный человек, так бы и поступил, но Кайту было легче утонуть.

Джем сглотнул.

– Понимаешь, Мис… Если мы перейдем границу, если доберемся до Лондона, то сможем получить информацию. Обо всем, что нам предстоит пережить в это время в Эдинбурге. Мы можем все узнать. Узнать, можем ли мы что-то изменить.

Кайт не стал говорить, что в Глазго тоже есть библиотеки и нет никакой необходимости тащиться для этого в Лондон.

– Да.