– Расскажи мне, чем занимается Вольдемар у себя в лаборатории.

– Ты не успокоишься, да? –  она вздохнула и закатила глаза. –  Послушай, чем конкретно он там занимается, я действительно не имею понятия, но уж точно не мичуринскими опытами, как людям несведущим любит рассказывать Аристарх. В общем, год назад здесь время от времени появлялись девицы: их привозил Граф, обычно ночами, не особо афишировал это, но все знали, что приезжают они к Вольдемару. Но вот как уезжают, никто не видел. Было это раза три или четыре. Летом я уезжала на пару месяцев в отпуск, и там как-то мимолетом узнала, что у нашей Усадьбы образовалась репутация, причем довольно прискорбная, в специфическом и узком кругу медийных проституток: типа, ни в коем случае и не за какие деньги. Видимо, поэтому в начале этого года концепция изменилась: Вольдемар, с разрешения, разумеется, своего папы, который, как у него водится, кое-как увязал все с концепциями воспитания инстинкта убийцы, необходимым юным аристократам, пригласил остальных поучаствовать в своего рода охоте. Предполагалось выезжать ночью в Анненбаум, ловить на улице случайных девушек и привозить в лабораторию к Вольдемару. Дело это веселое, опять же, можно ночью не спать, поэтому согласились все, кроме Филиппа и Никиты. Один раз у них все прошло гладко, а вот во второй неожиданно нарисовался ты. В итоге сейчас Аристарх Леонидович распорядился пока прикрыть эту практику, и чем теперь Вольдемар занимается в своем подвале, непонятно уже совершенно: крыс в Усадьбе нет больше, кролики кончились, лисицу и ту поймать сестра не позволила. Знаешь, некоторые считают, что Аристарх его держит тут при себе, потому что больше его просто никуда не пристроить. Вот он и бродит здесь, как Минотавр по критскому Лабиринту.

– Кто тебе все это рассказал? –  спросил я.

Вера чуть поколебалась, но ответила:

– Филипп.

Я промолчал.

Этот разговор состоялся у нас в ночь на вторник. Сейчас, почти неделю спустя, слушая разноголосое завывание бури, скрипы, шепот и шорохи, наполняющие Усадьбу, и тщетно пытаясь сосредоточиться на толковании древних гекзаметров, я вспоминал о густом черном дыме, поднимавшемся в среду из каминной трубы над Девичьей башней; о том, как на следующий день из водостока на покрытый выщербленной плиткой пол в душевой вдруг стала вытекать густая, черная, словно нефть, застоявшаяся в трубах кровь: Герасим, явившийся с длинным водопроводным тросом и вантузом, сказал, что такое бывает, когда ветер дует с залива, но это мало что объяснило. Я вспоминал сожженную у меня на глазах муху, подпаленную траву и пожар в подвале несколько лет назад, мышь, утопленную в банке с водой, а еще развешанные на заднем дворе для просушки простыни с заметными желтоватыми пятнами: Обида Григорьевна поспешно сорвала их с веревок, а потом скрутила и немилосердно отхлестала ими бедную Дуняшу…