– Они совершенно серьезно намерены драться, –  сказал Граф, –  и о примирении не хотят даже слышать. Учитывая их статус, в случае трагического исхода дуэли последствия будут непредсказуемыми, а такой исход очень возможен, так как оба стреляют весьма неплохо. Сама возможность дуэли прописана в академическом уставе, и запретить ее я не могу.

– Чего же вы ожидаете от меня?

– К сожалению, ваш батюшка отказался от решения этой проблемы. Возможно, учитывая его теперешнее состояние, он просто не в силах осознать всю серьезность положения, поэтому я обращаюсь к вам.

Машенька задумалась.

– Запретить мальчикам драться на дуэли действительно не получится, –  сказала она. –  Даже если я так сделаю, в этой ситуации они найдут, как и чем свести друг с другом счеты. Может быть, у вас есть свои предложения?

Граф кивнул.

– Так точно, госпожа фон Зильбер. Я прошу разрешения зарядить пистолеты холостыми патронами. В этом случае, даже если они решатся стрелять друг в друга на поражение, все можно будет списать на промах. Поверьте, ничто так не способствует снижению градуса накала эмоций, как участие в смертельном поединке с переживанием реальной возможности получить пулю, так что после него конфликт наверняка потеряет свою остроту.

– Что ж, действуйте!

Граф откланялся и ушел. Настроение кататься верхом у меня пропало; я сказал о том Машеньке, и она, хотя и сделала недовольное лицо, все же разрешила мне остаться в Усадьбе. Я поднялся на третий этаж и постучал в комнату Веры. Она открыла не сразу, и я уже было вспомнил про пуговицу от форменной куртки, закатившуюся под стул в ее комнате. Но Вера была одна; я рассказал ей про план Графа, и мне показалось, что она выдохнула с облегчением.

– Я не ожидала, что дойдет до такого. Надеюсь, что мальчики выпустят пар и все обойдется, или даже раньше одумаются. Насколько я понимаю, дуэль состоится через несколько часов?

Стреляться назначили на закате. Граф в казарме заранее подготовил и выложил два пистолета, зарядив в магазины по одному холостому патрону, и еще два положил на всякий случай в карман. Обед прошел в напряженном молчании, и только после десерта Граф, обращаясь к Лаврентию и Филиппу, сказал:

– Господа, мы будем ожидать вас через полтора часа в нижнем холле.

Смеркалось рано. К половине пятого вечера темно-серое небо тяжко нависло над пустошью, редкие ледяные капли срывались с него, как с низких сводов мрачного подземелья, в котором медленно угасали слабые отсветы уходящего дня. Вместе с двумя дуэлянтами шли только фирсы и я: никому более не было позволено присутствовать при поединке, –  впрочем, никто и не изъявлял такого желания. Ноги путались в осклизлой залегшей траве. Безжалостно холодный порывистый ветер пробирал насквозь; я прятался за поднятый воротник пальто, Лаврентий кутался в шарф, повязанный поверх толстого дафлкота. Филипп шел в демонстративно распахнутой куртке, под которой пузырем надувалась белая рубашка; ветер трепал его длинные волосы, и, когда они закрывали глаза, он откидывал их рукой. Мы вышли к тому же месту, где некогда состоялся наш поединок с Графом; он сам, даже сейчас не забывая про условности и церемонии, вонзил в землю саблю, возможно, одну из тех, которыми мы с ним едва не изрубили друг друга, отсчитал десять шагов и так же воткнул другую.