…как чуждо тебе понимание этого… Мара кивнула, не сводя взгляда с белоглазой ведьмы, трясущейся и кажущейся сейчас обезумевшей.

— Не бойся, Мэгавар. Я поняла, чем могу помочь тебе. Дай мне день — и я уйду, обещаю тебе. И прошу прощения у тебя. Я не знала — и действительно не могла понять того, о чем ты мне рассказала.

Эльфийка, зябко кутаясь в свои накидки, вновь затрясла головой, и пряди ее волос колыхнулись, словно тонкие белые нити ковыля, высвеченные тусклым заходящим солнцем.

— Хорошо. А что до прощения — не мне тебя прощать. Если ты справишься, то бог твой простит тебя. И тени мои тебя простят, — на миг Маре показалось, что старуха улыбнулась — едва заметно, как-то болезненно и горько, но улыбка, если и была, в следующую же секунду исчезла, — Иди. Уходи из моего дома, сестрица. Дай мне отдохнуть. Слишком уж много солнца для слепых моих глаз.

Она отвернулась, пахнущая полынью и горными перевалами, холодная ведьма, что смотрела в глаза смерти и ждала ее с честью. Мара не знала, ощутит ли Мэгавар ее жест, но все-таки низко поклонилась ей — так, что мягкие хвосты спутанных волос мазнули холодный пол. Ей показалось, что уголок рта старухи чуть дернулся, когда она разогнулась, но быть уверенной в том не могла. Ведьма отыскала взглядом свои сапоги, зашнуровала их потуже, а затем оглядела в последний раз пещеру, где по углам жили тени. В корзине, что стояла подле устланной шкурами лавки, осталось совсем немного кудели — нить уже практически полностью была намотана на веретено. Как и жизнь ее. Как и все то, что было ею пройдено.

Ведьма тихонько покинула пещеру Слепой Мэг, оставляя старуху наедине с ее мыслями и с ее ношей. Здесь она и впрямь не могла помочь — лишь разрушить могла, разломать. Со своею живой водой в дом чужой не ходи. Тебя излечит, а другого умертвит. Мара кивнула собственным мыслям, чувствуя, как что-то внутри становится на свое место, подобно кристаллам, что выпали из породы, а чья-то заботливая рука вкладывает их обратно, и они вновь врастают в скалу. Тени провожали ее голодными взглядами, и где-то на донышке их несуществующих глаз плескался страх. Все они сторонились той искорки, что теперь так жарко горела в ее груди — прямо посередине, у сердца.

Вспомнив о тенях, Мара нахмурилась. Она остановилась прямо на мостике через пропасть, замерла в полной тишине и прислушалась к себе самой. Мэгавар сказала, что ее исцелили именно тени — стало быть, отныне они жили теперь в Маре. И как-то ведь контактировали со светлой энергией, не распадались от прикосновения… Женщина погрузилась в собственные ощущения, заставляя себя почувствовать каждую клеточку. Там, где раньше так неистово болело, сейчас была лишь пустота, не светлая и не темная — самое обыкновенное энергетическое поле, что окружает каждого из живущих на земле. Разломов не было, Мара осмотрела колдовским зрением весь позвоночник — поле вдоль него-то разошлось, словно земля без влаги, однако все было в порядке. Наверное, Мэг каким-то образом сделала не заплатку, а вшила энергию новыми нитями… Ведьма вновь обернулась к пещере, что темнела позади, и поклонилась той, что осталась среди теней. Не каждый колдун мог перестроить энергию так, чтоб она стала нейтральной — тем более такую древнюю. А Мэгавар смогла, и сейчас Мара не сомневалась, что за каждую ниточку старая эльфийская ведьма заплатила едва ли не годом собственной жизни. И все равно спасла ее. Благодарю тебя, Знающая. За жизнь я отплачу твоему народу тем же самым. Если не тебе — то твоему народу наверняка.