Пока Атеа копалась под столом, Меред по привычке оглядывала их келью. Здесь ничего не изменилось за долгие годы: те же две узкие кровати у противоположных стен, застеленные старыми, но добротными, одеялами, те же расшатанные табуретки с ножками, украшенными резьбой — это Меред тренировалась. Тот же стол, изгвазданный чернилами, испещренный длинными царапинами, отполированный сотнями рук тех, кто жил здесь до них… Меред почему-то любила эту маленькую, донельзя узкую комнатку, сохранившую столько тайн, видевшую столько моментов их жизней. Когда-то здесь стояло еще две кровати, и места было совсем мало — но она всякий раз вспоминала то время с невероятным теплом. Сейчас Шиска работала в кузнице в Птичьем Городке, а зеленоглазую хохотушку Риму старались не вспоминать, как и всякую Птицу, ушедшую к Хартанэ.

Лебедь наконец выпрямилась, победно взирая на два пыльных старых кубка, выуженных откуда-то из-под камня. Меред глядела, как она вытирает их ветхой тряпицей, как берет круглую бутыль и рывком откупоривает ее, как разливает рубиновую жидкость — и ей почему-то было горько. В этом сейчас не ощущалось даже капельки счастья.

Атеа легко подцепила кубок двумя пальцами и, глядя поверх его края на Меред, криво ухмыльнулась ей:

— Ну, давай-ка, Меред. За королевну-Лебедя.

Ее глаза, жесткие, медовые глаза с огненными бликами по краешку радужек, завораживали и не давали даже шанса уклониться. Меред покорно протянула руку, осторожно хватаясь за кубок, и, зажмурившись, сделала несколько больших глотков. Вино — как и прочие напитки — она на дух не переносила: вкус у них был гадкий, и она искренне не понимала, как это можно вливать в глотку. Но окружающие ее Птицы довольно урчали всякий раз, когда поблизости оказывались заветные бутыли, и Атеа не была исключением. Девушка выпила все вино до дна и размашисто поставила кубок на стол, с наслаждением прикрывая глаза — Меред видела, как трепещут ее пушистые ресницы, золотящиеся на кончиках. Будто лучики солнца запутались…

— Вот же кретин, а, — Атеа вытянула длинные ноги, устраивая пятки на коленях у Меред, отчего к щекам девушки тут же подкатил предательский жар, — Мало ему своей бабы было, мало ему всего двора было — так нет же, позарился на княгиньку бес знает откуда… Сучий потрох.

Меред осторожно подняла взгляд на Атеа. Та хмурила тонкие брови, глядя куда-то сквозь стену, и лицо ее было сосредоточенным и серьезным, как никогда. Ее профиль, тоже золотистый в свете факелов, казался драгоценной камеей — Меред видела такие безделушки у знатных горожанок, искусно вытесанные из самоцветных камней. Девушка чуть прикрывала глаза, и молодой Птице подумалось, что на ее ресницах могла бы лежать звездная пыль — до чего длинные, до чего густые…