Сейчас внутри гулко и как-то отрывисто стучало сердце, и Меред ждала, каждой своей частичкой ждала — оплеухи или теплой руки, что уж там пошлет Богиня. Тонкие теплые пальцы коснулись ее щек, а затем мягкие губы невесомым касанием обожгли кожу. Атеа поцеловала ее в лоб.

Когда ощущение прикосновения исчезло, Меред дернулась, заморгав и не понимая. Атеа смотрела на нее — но совсем иначе, совсем не так, как смотрела на других. Птица впервые видела в этих глазах не насмешку — но мягкое тепло, ласковую тихую любовь, и — почти что — грусть.

— Ты… ты не хочешь? — вопрос прозвучал по-детски, но слова резали глотку так, словно Меред стекло глотала. Почему? Что не так, королевна? Чем я хуже их?.. Мысли вертелись в голове, словно мельничные лопасти в бурю, но ни одну из них девушка не озвучила, лишь жадно глядя на женщину, которую она любила всю жизнь. Атеа наклонилась к ней, и Меред вдруг ощутила, как Дар Хартанэ разгорается в груди маленьким солнышком.

— Меред, — мягко молвила Атеа, и все внутри затрепетало и сжалось, — Послушай. Ты слишком дорога мне, чтобы… чтобы вот так. Я люблю тебя.

Меред моргнула. Смысл слов Атеа доходил до нее, словно через толщу облаков, что не пропускали ни лучика света, и понять девушку она почему-то не могла.

— Если так… если любишь — почему нет? Почему?

Как ни старалась она, а горечь все же просочилась сквозь ее слова, и Меред опустила голову, по привычке отводя взгляд, как и всегда. Все те же теплые руки поймали ее подбородок и приподняли лицо, заставляя ее смотреть в глаза Атеа.

Она улыбалась. Не так, как всегда, без ехидства и насмешки, без вечного своего презрения к миру — просто улыбалась, и Меред ощутила, как щеки обжигают слезы. На нее сейчас невозможно было смотреть. Прекрасная моя. Светлая моя.

— Именно потому, что действительно люблю, — она выпрямилась, все так же глядя в глаза Меред, и девушке вдруг захотелось прижаться лбом к ее маленьким ступням, исцеловать их — каждый пальчик, каждую впадинку, каждый изгиб. Атеа мягко погладила ее по щеке, стирая слезинку с кожи, — Ты поймешь это однажды, Меред. То, что меж нами, и есть любовь. Настоящая, не знающая предательств и глупых нелепых ссор по пустякам, не знающая границ. Это ведь совсем не дружба — это любовь, которая может быть меж двумя родными до самого донышка людьми, — она отстранилась, светлая и золотистая, воздушная — будто весенний ветерок, и Меред ощутила, как волны боли опадают, затихают и наконец растворяются в безвременной пустоте, — Я не та, кто сможет разделить с тобой ложе. Я не та, кого ты назовешь своей нареченной. Зато мой дом — твой навеки, за тебя я встану горой, как и ты за меня. Я дала тебе всю свою любовь, которую только могла дать. Не проси меня о большем — большего и нет.