— Поцелуй меня.

И ведь когда-то давным-давно так уже было.

Вся Гильдия гуляла в Птичьем Городке на летней ярмарке, и до Келерийского Замка едва-едва долетала музыка, подхваченная теплым ветром, словно шелковая лента. Лишь в одной келье горел свет в столь поздний час — да слышался перезвон девичьего смеха.

До них никому дела не было. Они сбежали ото всех вдвоем, дождавшись, пока Рима и Шиска уйдут вместе со всеми смотреть скоморошьи пляски да есть сладкие яблоки в меду, а сами заперлись в своей келье, прихватив с кухни початый бутылек с чем-то крепким, горьким и дурманящим. Меред чувствовала себя так, словно тренировочной дубиной по голове огрели, но ей было плевать — они лежали на одной кровати, заливаясь смехом, и кожей она ощущала тепло разгоряченного девичьего тела, и ее руки щекотали мягкие кудри, и напротив были блестящие глаза и алые, влажно поблескивающие губы. Сейчас Атеа была нестерпимо хороша, и Меред так хотелось смотреть на нее, смотреть еще, и еще, и еще…

Атеа распустила ворот форменной рубахи, и Меред видела такую манящую ложбинку в ее вырезе, которую хотелось целовать — но это было слишком запретно. Меред никогда такого не делала, Меред не знала, как, и оставалось только любоваться ею, каждую секунду умирая от этой сладкой пытки.

Потом стало совсем нестерпимо — Атеа придвинулась совсем близко, и Меред ощущала жар ее дыхания на своих щеках. Все случилось неожиданно для нее самой: она прижала хрупкую девушку к постели, утопая в ее медовых глазах, нависая над ней, и выдохнула ей в губы:

— Поцелуй меня.

Глаза напротив были шалыми, а губы оказались мягкими и горячими. Атеа целовала жадно, и Меред не понимала, что происходит, не понимала, что делает, но все растворилось где-то за гранью реальности, а ей вдруг стало так горячо… Ее ладонь уже гладила под тканью рубахи плоский живот с твердым рельефом мышц, когда издалека послышались звонкие голоса — знакомые, а от того ненавистные. Меред метнулась в сторону, усаживаясь на свою кровать и утыкаясь взглядом в пол, чтоб птенцы, вошедшие в их келью, ничего не заподозрили. Щеки горели огнем, и весь вечер она ощущала на себе взгляд хищника — хищника с золотыми волосами, который беззаботно щебетал вместе с девчонками, подливал им меда в кубки и вел себя так, словно ничего и не произошло.

На следующий день она тоже вела себя так, словно того сладостного мига не было. И все последующие дни — так же. А потом все забылось, заплелось и поросло быльем, и сама Меред позабыла о том вечере, и уже и не знала, был ли он вовсе.