Перед глазами вдруг возник образ Даэн — только за ее спиной сияли золотом крылья. Шесть крыльев Богини-Птицы простирались над волнами свечения, и тонкие перья, сотканные из солнца, мягко колыхались, подхваченные тем ветром, что двигал галактики. Ее глаза-колодцы смотрели в самое сердце Мары, и в них была сила и уверенность, покой и надежда. Она протянула ей руку, и в следующий миг ведьма ощутила, как внутри нее, в самом сердце, разгорается пламя — а за ним начинается пустота. Та самая Пустота, о которой она просила столько дней и ночей — Пустота ее Бога. И Мара всем своим существом бросилась туда, в этот спасительный омут тишины и силы, жизненно необходимой сейчас.

Она тянулась к Даэн, утонувшей в золоте и солнце, бронзовой и светлой, застывшей в янтарной смоле времени — и танцующей среди вихрей песчинок в песочных часах мира. Она тянулась к Древу Бессмертного, под корнями которого спали древние среброглазые духи — и видела их так ясно, словно все они были здесь, в тесной лачуге посреди спящей заснеженной долины. Она звала Великую Пустоту, творящую жизнь — и та отозвалась, распускаясь в ее сердце белоснежным цветком, на острых лепестках которого лежала звездная пыль и мелкая россыпь капелек воды. А затем боль стала невыносимой, и мир отступил, взорвавшись в ее сознании сверхновой звездой, и великая сила швырнула ее куда-то вверх и сразу же — вниз, в вековую мглу недр земли и еще глубже. Туда, где солнца никогда не было.

Она была одна в темноте без единой искорки света, без единого звука. Из этой мглы к ней медленно шла женщина с глазами змеи, и бурю ее черных волос трепал невидимый ветер. Она улыбалась, и губы ее были черны.

— Ты проиграла, ведьма. Мы уже здесь…

— Ты лжешь, — ни слова не сорвалось с ее губ, однако Мара знала: женщина услышала ее. Ее брови изломились, а в глазах промелькнуло что-то, напоминающее насмешку.

— Нет — и ты веришь мне. Я уже здесь. Ты чувствуешь — это я расплетаю тебя по ниточке, это я иссушаю тебя. Ты умираешь. Признай это. Я пришла за тобой.

— Я не умру, — Мара ощутила, как дрогнул в груди клубочек покоя, который женщина вновь попыталась опутать тьмой и тяжестью — однако на этот раз удержала его. Где-то на грани сознания она по-прежнему видела шестикрылую Даэн, и у нее были глаза Великой Пустоты. И ей Мара верила — ей, а не сотканной из теней и шепотов незнакомки.

— Не сопротивляйся, — прорычала та, разводя в стороны тонкие руки, и Мара видела, что в чашах ее ладоней собирается туман и темный дым, все быстрее скручиваясь в тугие плотные клубки злой силы, — Ты не выстоишь, как бы громко не звала его. Он не придет. Он никогда больше не придет.