Мы в любом случае блюдем их заветы, выбирая подходящие нам, ибо ценим то, чему нас учат. По крайней мере, так получается честное решение, принятое без принуждения. А можем выбрать и совсем иную жизнь.

Это страшно, по-своему ужасающе – нести ответственность за то, как складывается твоя жизнь, не имея возможности обвинить в этом некие высшие силы. Но в этом и заключается свобода.

Свобода выбирать, что будет дальше.

Эпилог

Эпилог

Каждый шаг вперед – это выбор, и на каждом последующем выборе лежит тень предыдущих. Ты – каждый человек, кем ты когда-либо был, непрерывный и одновременный, последовательно повторяемое существо, состоящее из миллиона решений, больших и малых. Вопрос не в том, способен ли ты отбросить прошлое, а в том, в какой момент ты начинаешь управлять своим будущим.

Спустя два года после битвы за башню Кемьяна Зеня вновь шагнула в пронизывающую стынь хирургического зала и предстала пред увеличительными окулярами хирурга, в которых тот походил на сову. Ей исполнилось семнадцать. Не самая юная выпускница (этот рекорд все еще принадлежал Водайе), но изрядно моложе других.

Почти четыре часа она жевала капу и не сдерживала слез. Спина полыхала огнем вся сплошь, многочисленные надрезы сливались в один. Боль была настолько всеобъемлющей, что стала просто фоном. Фактом бытия. Зеня таращилась вдаль, отпустив мысли и старательно фокусируясь на чем угодно, кроме «здесь и сейчас». Периодически хирург тыкал, дергал или резал что-то новое и вызывал поразительную агонию, выдергивая ее из транса, и все приходилось начинать заново.

Она думала о полете. О ветре в волосах; о том, как помчится к земле, а потом подхватится; о подъеме, о парении. Думала о длани меха-дэвы, томно проплывающей над божьим древом, и о белом сиянии, омывающем ее ложе. Представляла себе опрятный город. Мирный город.

А затем, когда Зеня погрузилась в пьяную эйфорию так глубоко, что больше не могла отстраняться от боли, хирург опустился на колени перед ее лицом, убрал капу и сказал:

– Ты большая молодец, маленькая Пава.

И вот тут она заплакала, большими некрасивыми слезами облегчения и счастья. Где-то по пути они превратились в горе, и она уже не знала, о чем плачет, знала только, что конца этому не видно.

Зеня обзавелась спинными портами. Толстыми, увесистыми штуками. В конечном счете, как ей обещали, потом она перестанет замечать их вовсе, но это «потом» казалось невообразимо далеким. Открытая из-за широких цилиндров спина саднила и горела на стыке металла с живой человеческой плотью. Несмотря на гору обезболивающих, от малейшего движения по всему телу пробегала болезненная дрожь.