Архиномо Авицци.

Это было старое, благородное имя из амонских времен, и Авицци считали свою кровь очень чистой. Много лет назад они лишились соляной монополии, когда мой отец встал на сторону вианомо и передал монополию гильдии. Доходы от торговли упали, и с тех пор эта семья ненавидела нас. И оказалось, что Авицци были старинными друзьями Спейньисси, давным-давно сгоревших в своей башне.

– Я думал, что все Спейньисси погибли, – сказал я.

Каззетта пожал плечами:

– Когда сжигаешь тараканье гнездо, несколько тварей обязательно выберутся и убегут. Один из братьев скрывается в Джеваццоа. Спейньисси отдали дочь замуж за боррагезца.

Мы оба с омерзением поморщились.

– Девчонка ничего не значит, но братец вел переписку с Авицци. Вот так. – И Каззетта пожал плечами, словно больше ничего говорить не требовалось.

– Вот так, – очень похожим тоном сказал отец.

Вот так.

Мы сделали из них показательный пример.

Несколько дней спустя, в предрассветных сумерках, мы отправились с нашей стражей к укрепленному палаццо архиномо Авицци. В тот день я ехал на боевой лошади по имени Молния, а не на верном Пеньке, и высоко сидел в седле. Прибыв на место, мы выстроили лошадей на улице, и Аган Хан двинулся к воротам. Его сопровождали Мерио и двое наших нумерари.

Капитан стражи Авицци шагнул вперед, словно готовый к бою, но потом сдался, обменяв меч Авицци на нависоли ди Регулаи. Все солдаты последовали его примеру. Мерио заплатил каждому из мешков, которые несли наши нумерари, из тяжелых мешков, наполненных золотом.

Тем тихим, влажным утром, когда солнце еще не выжгло речной туман, мы заплатили каждому стражнику больше, чем он получил бы за пять лет службы. Потом ворота палаццо распахнулись, и наши отряды ворвались внутрь.

Я слышал доносившиеся из палаццо крики и смотрел, как всех Авицци выволакивают на улицу в ночном белье, избитых и связанных. Я видел, как отец вскинул руку, а потом опустил ее. Я смотрел, как наши телохранители убивают всех по очереди, дедушек и бабушек, жен и сожительниц, сыновей и дочерей. Я видел, как они плачут и молят о пощаде – и все равно гибнут. Я видел, как мечи пронзают мягкие тела и как кровь льется на улицу. Я не отвел взгляда, пока вся архиномо Авицци не простерлась мертвая на земле и это древнее имя не покинуло Наволу навсегда.

Я помню, как в то утро кровь собиралась густыми лужами, вязкая и липкая на жаре, и как быстро до нее добрались мухи и собаки.

Вы можете спросить, что я думаю об этой расправе, столь жестокой и неотвратимой, и вновь я отвечу: такова Навола и такова политика.