Выбрались они через один из нескольких проходов, ведущих на парфюмерный рынок. Стоило Амиру сделать вдох, сладкий яд защекотал ему ноздри, закружил чувства. Врата, сколько времени прошло!

– Понизу короче, – сказал он, нарушив долгое молчание. – Высокожители этим маршрутом не пользуются, хотя Врата свидетели, так можно дойти куда быстрее, чем уворачиваясь от байл-гаади и карет и останавливаясь на чай каждые несколько минут.

– И почему они им не пользуются?

– Ты всерьез спрашиваешь? – недоуменно заморгал Амир.

Калей выглядела слишком расстроенной, чтобы ответить. Ее явно потрясло увиденное, реакции ее замедлились, как в Черных Бухтах, когда она встретила выходцев из вратокасты, имеющих лишь самое необходимое для жизни.

– Бедняки живут и на улицах наверху, – сказала Калей. – Мне прежде бросились в глаза жалкие лачуги.

– Даже среди бедняков есть свои иерархические различия каст. Человек из верхней касты, живущий в полуразвалившейся хижине и не имеющий ни единого куска роти[68] на ужин детям, никогда не попросит у роговика еды и не притронется к ней, даже если роговик объявится у него на пороге с котелком пайсама…[69] Не смотри так на меня, – это все твои драгоценные писания. Я думал, что ты их тысячу раз прочла от корки до корки.

– Уста проповедуют исключительно равенство среди своих подданных, – возразила Калей. – Будь то Иллинди или восемь королевств. Не вини писания за изъяны своего народа.

«Какое это имеет значение, – подумал Амир. – Мы, чашники, страдаем, и ссылки на изъяны восьми королевств ни к чему нас не приведут».

Вслух, впрочем, он этого не сказал, так как понял: Калей непросто поколебать в ее убеждениях.

Они вошли на парфюмерный рынок, под навесы из пурпурного цвета парусины. Лавки парфюмеров были из кирпича, с широкими арками, выходящими на центральный проход. Посетителей манили облицованные мрамором стены, дверные проемы и полы. У многих заведений имелись колоннады с лестницами, по которым можно было подняться на крышу со скульптурным орнаментом и прогуляться там. Подвесные уличные фонари покачивались над головой, указывая путь через вымощенный каменными плитами лабиринт.

Обоняние атаковали духи самых разных сортов. Перец, нард, корица, алоэ, серая амбра, мирра, бальзам, ладан, ляпис-лазурь, стиракс, роза и много еще того, чему Амир не знал названия, но чувствовал текстуру этого вещества кожей так же остро, как носом запах. Каждый парфюм – признак класса. Один пузырек стоит, наверное, двадцати ходок носителя. Амир никогда не вел точных подсчетов, настолько были дороги эти духи.