Тихо хлопнула дверь. Кроме холстин Незвана принесла ларец, в котором Шуляк хранил свои снадобья. Мысль о том, что девка видит Ратмира обнаженным, неприятно кольнула да тут же погасла на задворках ума. Нынче Ратмир был не княжичем и не ее мужем. Нынче он был, как говорили Шуляк и Незвана о людях, приходивших за их помощью, недужным.

Разбавив холодную воду горячей, Мстиша взяла чистую тряпку и принялась осторожно, как если бы она обмывала новорожденное дитя, стирать с тела Ратмира грязь и кровь. От вида и запаха нечистот сразу подступила дурнота, и Мстислава ненавидела себя, но по-прежнему ничего не могла поделать с собственным естеством. Когда она дошла до раны на бедре, ей пришлось спрятать нос в сгибе локтя, чтобы сдержать рвотный позыв. В тишине было явственно слышно, как презрительно усмехнулась Незвана.

Все время, пока Мстислава обмывала Ратмира, Шуляк шептал заговоры. Он успел закурить пучок трав, и баня наполнилась запахами полыни, можжевельника и еще чего-то незнакомого, терпкого и горьковатого. Старик велел Мстише развести огонь в банной печи, а сам подозвал к себе Незвану и вполголоса сказал ей что-то. Девка кивнула и принялась доставать из ларца склянки. Вместе они сначала еще раз тщательно промыли рану, а потом Шуляк стал накладывать мазь. В носу защипало от острого запаха.

Снова вошла успевшая отлучиться Незвана. Она принесла сумку, где что-то звякнуло, и большой шерстяной плащ, которым они укрыли Ратмира. Огонь разошелся не настолько сильно, чтобы в бане потеплело, но, кажется, это и не было целью колдуна. Порывшись в сумке и вынув из нее железный прут, приплющенный на конце, он подошел к печи и сунул его в огонь. У Мстиславы перехватило дыхание: она начала догадываться, к чему шло дело.

– Держать? – спросила Незвана, когда Шуляк поднялся и направился к Ратмиру.

– Никуда не денется, – мотнул головой старик, – слишком слаб.

Опустившись на колени возле Ратмира, он отодвинул накинутый плащ и спокойным, уверенным движением прижал раскаленный прут прямо к ране. Раздалось шипение, а следом до ноздрей Мстиши донесся нестерпимый смрад: смесь запахов нагретого воска, застарелого гноя, паленой шерсти и горелого мяса. Этот, последний, против воли напомнил о пирах отца и зажаренном до румяной корочки барашке, и одна мысль о том, что Мстислава могла в такой миг подумать о еде, заставило содержимое желудка подняться к самому горлу. Она зажала рот ладонями, давя подступившую рвоту.

Доселе неподвижно лежавший Ратмир дернулся и застонал от боли, и, забыв о дурноте, Мстислава бросилась к мужу.