– Обожди, почти закончил, – хмуро велел Шуляк, и Незвана перехватила ее. Мстиша понимала, что колдун лечит Ратмира, но было трудно безучастно смотреть на его страдания.

Наконец волхв убрал железо и нетерпеливо махнул рукой. Незвана выпустила Мстишу и проворно подала ему скляночку и тряпицу. Шуляк вылил на прижженную рану сладко пахнущее облепихой масло и наложил на нее чистую ветошь. Перевязав бедро постанывающего Ратмира, он укутал его в плащ, подхватил под мышки и знаком велел Мстише помочь ему.

– В тепло его теперь нужно.

Они отнесли Ратмира в избу и уложили на Мстишину лавку. Мстиша одела его в старую и заношенную, но чистую рубаху, что подала ей Незвана, а сама устроилась на полу возле Ратмира. Она принесла свежей воды и, смочив в ней тряпку, осторожно отжала несколько капель в иссохшие губы мужа. Теперь его тело горело, и Мстиша едва успевала отирать испарину с его взмокшего лба.

– Что я еще могу сделать? – спросила она Шуляка, когда Незвана почти насильно отвела ее к столу, чтобы та хоть немного поела.

– Только молиться Великой, – мрачно ответил колдун.

Это была одна из самых долгих ночей в Мстишиной жизни. Больше всего она боялась заснуть и, проснувшись, увидеть, что Ратмир умер. Или снова обернулся волком. Или что все оказалось лишь мороком, привидевшимся ей, когда она в очередной раз задремала за прялкой. Поэтому она снова и снова прикасалась к мужу, и ощущение его охваченного жаром тела под пальцами, в иной раз испугавшее бы ее до смерти, нынче приносило облегчение. Если горячий, значит, живой.

Мстиша на удивление быстро приняла превращение Ратмира. Все ее существование в последние дни было сосредоточено лишь на нем одном, но теперь, когда все свершилось, она словно не заметила этого. Мстислава простодушно полагала, что, стоит Ратмиру обернуться человеком, как ее мытарства закончатся. Но, кажется, они только начинались.

Как ни крепилась Мстиша, стараясь не поддаться сну, ее все-таки сморило. Она подскочила на месте от испуга: ей показалось, будто она сейчас упадет. Быстро хлопая глазами под стук неистово заходящегося сердца, Мстиша огляделась вокруг. Шипя и трескаясь, догорала очередная лучина, с печи доносились тихое посвистывание Шуляка и сопение девчонки. Чуть успокоившись, Мстислава перевела взор на Ратмира и едва не вскрикнула: он смотрел на нее со слабой, но такой знакомой и, казалось, уже навечно забытой улыбкой.

Мстиша схватила мужа за руки.

– Родная, – прошептал он, и в его изломанном, почти неузнаваемом голосе было столько нежности, что к горлу подступил ком. – Не плачь, не надо, – выдохнул Ратмир, и Мстиша, сдерживая рыдания, попыталась улыбнуться. Но судорожная улыбка дала трещину, и она со всхлипом уткнулась в горячие ладони мужа. Он гладил ее по трясущимся плечам и голове. Мстиша изо всех сил пыталась сдержаться, но ее горе и вина, копившиеся все это время, хлынули под весом внезапно навалившегося счастья, словно жито из прохудившегося мешка.