Я не думала. Я просто потянулась к нему, поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

Он замер на мгновение, совершенно ошеломлённый. Его губы были прохладными и упругими, и пахли мятой и зимним ветром. А потом… потом в нём что-то взорвалось. Его руки отпустили мои плечи и обвили талию, прижимая меня к себе с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Его поцелуй из удивлённого и нежного превратился в нечто жадное, властное, всепоглощающее. Это был поцелуй мужчины, который только что защищал свою женщину и теперь отчаянно нуждался в подтверждении, что она здесь, она цела, она его. Он целовал меня так, будто хотел выпить всю до капли. В этом поцелуе вся его сдержанность, всё его холодное спокойствие, превратилось в кипящую лаву. Я отвечала ему с той же страстью, вцепившись пальцами в его белые волосы, чувствуя, как всё моё тело плавится от этого неожиданного, дикого, прекрасного ощущения.

Мы отстранились друг от друга только тогда, когда нам по-настоящему перестало хватать воздуха. Он отстранился, его глаза были тёмными, почти чёрными, а дыхание было прерывистым. Он смотрел на меня так, будто видел впервые.

— Прости, — прошептал он хрипло. — Я не должен был… Ты была напугана, я воспользовался…

— Замолчи, — я приложила палец к его губам, сама удивляясь своей смелости. — Это я тебя поцеловала. И я ни о чём не жалею. А что до страха… Так его больше нет. Совсем. Ты знаешь, что я сейчас чувствую?

Он молча покачал головой, всё ещё не в силах вымолвить ни слова.

— Ярость, — сказала я твёрдо, и чувствовала, как во мне закипает та самая решимость, что придала мне силы кричать на короля. — Но не слепую, не истеричную. Холодную, спокойную и очень, очень целенаправленную. Я поняла одну вещь. Со мной всю жизнь поступали так, будто я — вещь. Неудачная, бракованная, некрасивая вещь, которую можно либо выбросить, либо попытаться переделать под себя. Сначала отец, потом жених, теперь король… Все они видели во мне не человека, а… предмет обихода. И я с этим покончу. Хватит. Я больше не позволю ни одному мужику смотреть на меня свысока. И уж тем более — королю-нарциссу. Пора показать ему, где раки зимуют.

Айлос смотрел на меня, и по его лицу медленно, как рассвет, расплывалась улыбка — широкая, искренняя, поразительно прекрасная.

— Боги, — прошептал он, и его руки снова обняли меня, но уже не с яростью, а с нежностью. — Ты самая удивительная, самая безумная и самая прекрасная женщина, которую я когда-либо встречал. Я влюбился в тебя с первой же секунды, и с каждой минутой это чувство становится только сильнее.