В глубине сада его встретил печальный хоровод безголовых скелетов. Они бились в конвульсиях, руки и ноги сгибались в неестественных направлениях.

— Здравствуй, Мирра, — кивнул Рехи. И один из скелетов откликнулся, остановился их неверный танец. Иссяк скрежет, и вновь повисла тяжелая тишина. Рехи смотрел на изуродованные останки, не ведая, кому пришло в голову еще и обезглавить поруганное тело. Наверное, лиловому безумцу, ведь черепа, как оказалось, лежали рядком на каменной скамье. В глазницах горели свечи. Скелеты — артисты на сцене помешательства монстра, и черепа их — зрители собственной смерти. Страшно. Холод пробежал по спине, доказав, что тело еще не рассталось с духом. Рехи поежился, неуверенно и печально продолжая:

— Мирра, а ты ведь никого не обвинила после такой ужасной гибели. Что же твой любимый? Не дал тебе покоя после смерти? Тварь он, Мирра, не стоил тебя. Прикопать бы его под обелиском давным-давно. Так нет же, нарек себя богом. Такие вообще любят себя нарекать правителями мира. Прости меня, Мирра, я не лучше. Но вы же слышали меня! Я пытался спасти вас. — Рехи покачал головой и вздохнул: — Пытался… да не спас…

Безголовый скелет в изорванном белом вышел вперед, воздевая ладони к небу, точно умоляя избавить от вечных страданий. Рехи протянул руку, дотрагиваясь до костяных пальцев, по щеке его скатилась слеза:

— Мы похожи с тобой сейчас.

На мгновение скелет оделся плотью, вернулась голова, усыпанная завитками нежных кудрей, мелькнуло исполненное горести лицо убиенной принцессы. Она кивнула и отошла, уводя за собой в неизвестность всю процессию из скелетов — отца, друзей, подданных. Их окутывало мягкое сияние белых линий, в них они растворялись легким туманом. Рехи узрел сонм теней, невольно освобожденных им из заточения Цитадели. Стоило моргнуть — все растворилось. Остался онемевший черный сад с застывшим гербарием цветов и взбухшими венами черных колючек.

— Вот и все. Я отпустил их, — выдохнул Рехи. Где-то в отдалении тяжелый камень покатился с обрыва, уносясь в пропасть. Так же слетело бремя нового бездействия. Слишком много снов видел Рехи об этих страдальцах, чтобы равнодушно оставить для изощренной забавы монстра.

— Пойдем дальше, — уговаривал себя Рехи, ощущая с каждым шагом все большую тяжесть в отекших ногах, на которых лопались корки язв. Тело просило повернуть, забыть все и сбежать, вернуться в деревню к друзьям. Но в памяти застряло острой колючкой лицо Лойэ в последнюю их встречу. Она бы не простила новой трусости. Но она верила в него. И этой жестокой верой он еще держался, она же берегла от нападений черных линий. Возможно, иногда в жестокости таится истинная любовь.