Я обошел заросли по широкому кругу. У меня было странное чувство, будто за мной наблюдают. Жаль, что нельзя раздвоиться: стать одновременно и наблюдателем, и наблюдаемым, как это бывает в мыслях. Я заставил бы свое alter ego встать напротив меня на другой стороне этого стога. Как было бы увлекательно и интересно увидеть другого Фергуса (если бы я и вправду его увидел) – не отражение в зеркале, а реального человека. Может быть, даже более реального, чем я сам! Самую сущность моего «я» в зримом обличье! Я почти примерил проблему Томаса на себя, а потом поднял взгляд и увидел его самого, буквально в двух-трех шагах от меня. Погруженный в раздумья, я не заметил, как он подошел.

– Разведываешь обстановку? – спросил он.

Я слегка вздрогнул.

– Да, наверное.

Он произнес небрежно:

– Знаешь, я тут подумал… Возможно, в свете христианской веры, которую ты, как я понял, не разделяешь…

– Да, мне надо было пойти с тобой в церковь.

– Я сейчас не об этом. Я вот что хотел сказать: может быть, нам не положено видеть больше, чем дозволено нашим глазам. Если трава темна и непроглядна, значит, так надо, и нам следует отказаться от нашего плана. Что скажешь, Фергус?

– Скажу, что я буду разочарован. Что в этом плохого? Мы просто пройдем мимо…

– Тут дело принципа. Сама идея совсем не плоха, даже, я бы сказал, поэтична. Но если пытаться проверить поэзию жизнью…

– И что?

– Возможно, тебя не обрадует результат… А вот и наши прекрасные дамы!

Джулия шла впереди, Хилари чуть-чуть отставала, но Томас обратился именно к ней:

– Доброе утро, доброе утро. Хотя уже никакое не утро, а день. Что вы делали все это время? Чем ты занималась, Хилари?

– Ничем особенным.

– Ничем особенным? А можно чуть подробнее?

– Мы написали несколько писем, – сказала Джулия.

– Ты всегда пишешь письма, Хилари! Всегда на бумаге, никогда во плоти! Ты написала, что гостишь у меня?