Голос был глубоким, непохожим на ее голос. Кто кого спрашивал, было неясно. Следующие слова оказались понятнее:

– Кто вы? У вас есть рекомендательное письмо? Я больна и никого не принимаю без рекомендации. Мой муж в отъезде – его принимает святой отец, – и мне непонятно, почему вас впустили мои domestici[132]. Пожалуйста, уходите немедленно, пока я вас не вышвырнула. – Ее голос, неожиданно сильный, внезапно ослаб. – Кто вы такой?

Двое за дверью затаили дыхание в ожидании ответа.

Незнакомец ответил с акцентом, им неизвестным:

– Мне не нужны рекомендации, синьора. Я человек простой, un uomo del popolo, из народа, но рано или поздно я знакомлюсь со всеми. Под конец каждый должен меня принять, и вы тоже.

– Должна? Я не знаю такого слова – non conosco quella parola, – я принимаю, кого хочу, а вас не хочу. – Ее голос ослаб, но слуги услышали ее слова: – Как ваше имя?

Ответ они не расслышали, поскольку загадочный незнакомец произнес его шепотом, возможно, наклонившись к синьоре, и тишину пронзил крик, слишком слабый, чтобы назвать его воплем.

Услышав это, Антонио налег плечом на дверь, оказавшуюся запертой, и ворвался в комнату. Электрический свет, погасший из-за бури, вновь включился и резал глаза, пришельца нигде не было видно, а миссис Картерет лежала, закинув голову на подушках. Она заснула или?…

Они перекрестились, и Мария закрыла хозяйке глаза. Отойдя от ее кровати, она заметила грязные, мокрые следы на полу.

– Я это вытру, – сказала она. – La signora такого не терпела. Vadi giù[133], – добавила она, – спустись в комнату гондольеров и проверь, там ли этот человек.

Держа ключ в руке, все еще бледный от страха Антонио спустился в комнату, в которой я так часто совершал омовения после лагуны. Вернувшись, он сказал:

– No, non c'é nessuno.

Там никого нет.

Подъем! Бегом марш![134]